Герб города Кирсанова

Цветы в палисаднике

Цветы у дома на самом малолюдном и самом заброшенном порядке Клетинщины показались настоящим чудом. Около часа глаза видели только картину запустения и одичания села, такую невыразимо тягостную, что начало колоть в сердце. Некогда, видать, добротные и веселые, теперь же обветшалые и скорбные дома редко где стояли рядом друг с другом. Между ними десятки метров сорной травы ростом намного выше человека. Наклоненные или уже упавшие жердяные ограды, готовые рухнуть сараи, запеленатые для продления жизни в траурно-черный рубероид. Им же затянуты стены некоторых домов. И кругом печальная тишина, какая бывает на пустырях.

Будто для того, чтобы подчеркнуть ее, недвижно стоят в разных местах села у зарослей канадской лебеды три трактора, два, кажется, исправные. Эти стоят напротив домов, где более других заметна жизнь: обихожены подворья, строения на них. Еще один - два дома, имеющие право называться домами. А ближе и дальше - опять неизъяснимая боль души, усиленная такой картиной. На крыше еще бодрящегося, но уже тронутого временем дома старинное русское украшение - скачущий на коне всадник, справа и слева от него готовые взлететь голуби. Всадник и голуби жестяные, сделаны очень искусно. И хотя поржавели, продолжают глядеть в разные стороны, словно высматривая спасителя деревни, чтобы мчаться за ним в дальние дали.

Улицы пустынны. Лишь кое-где во дворах и на огородах пожилые люди. Хлопочут возле куч или мешков репчатого лука. Пожилое лицо глянуло и из неширокого оконца. И вдруг вынырнул аккуратный штакетник, а за ним целое море ярких цветов: белых, красных, синих, оранжевых, желтых, фиолетовых... Георгины, флоксы, астры, дельфиниумы, "золотой шар", "царские кудри", лилии. Все хорошо ухоженные, прямо-таки буйствующие и такие неожиданные после уже примелькавшихся крапивы, репейника и полыни.

Цветы занимают едва ли не сотку, широко охватывая крашеный синий дом с фасада и с правой стороны. А на свободном пространстве слева сами хозяева, тоже немолодые и тоже занимаются тем, чем занимаются сейчас все в селе - сушат и перебирают лук, готовя его к сдаче на консервный завод.

Пройти, не познакомившись, кажется невозможным. И скоро хозяин подворья подвижный и гостеприимно-разговорчивый Василий Николаевич Редин ведет оживленный рассказ о себе и своей семье. О себе, как многие в его возрасте, начинает рассказывать с военной поры. С того, что встретил ее семнадцатилетним. А пока не взяли на фронт, работал в колхозе, в этой вот родной Клетинщине. Когда пришла повестка, был на поле, скирдовал вместе с женщинами и подростками рожь. Самые трудоспособные мужики были уже на войне, потому что шло уже лето 1942 года.

Пошел ее дорогами и Василий Редин, ставший мотопехотинцем - разведчиком дальнего действия. Это значит, для сбора разведданных продвигались в глубокий тыл врага. Сколько можно, ехали, как десант, на легких танкетках. А дальше шли впятером или всемером своим ходом. Вот так углубились километров на тридцать от передовой и той ночью, когда надо было обнаружить и уничтожить немецкую орудийную точку, мешавшую продвижению наших войск на Могилевско - Оршевском направлении. Обнаружили ту точку на укромном пригорке. Закидали гранатами. А через какое-то время по возвращении получил медаль "За отвагу".

У Василия Редина она была первой боевой наградой. Потом был орден Красной Звезды, полученный за обнаружение разведывательной группой Бобруйской группировки врага. А немногим позднее было представление Редина к ордену Отечественной войны 1 степени. На этот раз их десант разведчиков транспортировали восемь танкеток. Углубившись во вражеский тыл на целых полсотни километров, остановились у крупной автомагистрали. Следовало пересечь ее, чтобы идти дальше. А пока устроили наблюдение и вдруг увидали в сопровождении охраны мотоциклистов по всем видам штабную машину. Пушечный выстрел из танкетки по переднему мотоциклу создал на дороге пробку и панику, оказавшими разведчикам добрую службу. Скоро в их руках оказался важный чин, ехавший, как говорили позже, в крупное танковое соединение из самого Берлина. Доставленный в штаб советских войск, он дал ценные показания, которые еще больше расширили захваченные вместе с ним документы.

Василий Николаевич рассказывает страстно и увлеченно. Потом, будто угадывая какое-то сомнение у собеседника, быстро идет в дом и приносит документы - красноармейскую книжку на все свои боевые награды, в том числе еще на один орден Отечественной войны 1 степени, врученный в год празднования 40-летия Великой Победы.

Первый такой же орден (на захват немецкого чина) Редин получил тоже через много лет после войны. В срок, когда надо было вручать его, Василий Николаевич был уже в госпитале, тяжело раненный в голову, и в родной части считали его погибшим. В красноармейской книжке тоже указывались перечисленные награды бывшего разведчика, а еще значилась запись, что награжден он еще значком "Отличный минер", о чем Василий Николаевич даже не упомянул.

Ранило Редина в 1944 году в Прибалтике. Лечился он в Новосибирске. Домой вернулся уже в 1946-ом. И хотя был далеко не здоров, опять стал работать в колхозе. Двадцать пять лет пас он колхозное стадо. На пенсию, как инвалид Отечественной войны II группы, ушел в пятьдесят пять лет, но работал еще два года. Да и теперь не отказывается помочь, когда просят.

Живет Редин всю жизнь на этом вот месте. Сначала в старой родительской избенке на родительской усадьбе. В 1968 году построился напротив, через дорогу. На старой усадьбе остался сад, выращенный его руками. И, вспомнив о нем, Василий Николаевич снова оживляется. Идет через пустую улицу, возвращается со спелыми грушами, сливами, фиолетово-черным виноградом. Предлагает:
- Угощайтесь.
А на вопрос о цветах отвечает:
- Это - любовь моей хозяйки. У нее спрашивайте.

Мария Степановна разговаривается не сразу. Она тоже из местных, из соседних Сурков. В военные годы уехала в ФЗУ учиться на аппаратчицу химического производства, да больше пришлось работать на пороховом заводе. В колхозе она с 1949 года, как вышла замуж за Василия Николаевича. Летом была свекловичницей, зимой - куда пошлют. Успевала держать дом, растить детей. Их у Рединых пятеро: сыновья Иван и Николай, дочери Любовь, Марина и Татьяна. Две последних - двойняшки. Теперь все взрослые. Пьяниц и лодырей среди них нет. Особая гордость за сына Николая: работает в геологической партии, топограф, и за дочь Татьяну: окончила университет, преподает в Крыму математику. Остальные дети тоже на стороне. У всех свои семьи. У родителей часто бывает только Любовь, которой позволяет это работа. Она проводница поезда, и за время между поездками успевает пожить в родной Клетинщине.

Была она здесь и на этот раз. Помогала управиться с луком. А маленькая ее дочь Юлька, зажав в ладошках крупное нарядное яблоко, сама, как нежный синеглазый цветок, ходила у цветочных клумб.

Впрочем, клумбами эти широкие цветочные полосы назвать нельзя. Цветы на них, рассказывала оживившаяся Мария Степановна, начинают появляться чуть сходит снег, сначала нарциссы и ландыши, потом тюльпаны, пионы. А потом почти сразу все остальные, радующие разнообразием форм, соцветий, красок. Случаются, правда, и огорчения. В какой-то год летний зной сгубил едва ли не все цветы, а полив только усугублял их гибель. Другой зимой попрели георгины в погребе, в том числе самые любимые - белые с красным. Теперь сколько ни покупает клубней, сорта все не те. А вообще от покупки семян и рассады не может удержаться. То привезет из города голубой ирис, то сиреневый люпин, то еще что, чего нет в палисаднике. Иные жители Клетинщины, полюбовавшись цветником Рединых, после нередко советуют:
- Посадила бы ты, Маруся, лучше малину или клубнику, а то и тот же лук. Сколько земли переводишь.
А она только рукой махнет и скажет с оттенком горечи:
- Вон ее сколько, земли, кругом. Знай обрабатывай.

Сейчас пестует Мария Степановна три куста роз. Запеленатые тряпьем, прислала их недавно младшая дочка из Крыма в подарок ко дню рождения.

Мария Степановна совсем помолодела от разговора о цветах. Повела на левую сторону дома, где целая плантация красавиц-астр и однолетних георгинов. Все цвета и оттенки их запомнить просто невозможно, а Мария Степановна находит все новые.

- Вот, смотрите: как будто кирпичный, а это малиновый. А вот:
И ласкает, ласкает руками нежные атласные лепестки. Теми руками, какими делает все дома и на огороде, какими носит зимой и летом воду из родника - это за километр от дома. Ближе вода лишь из пруда - для стирки. Магазин - за три километра, в Кобяках. Там же медпункт, все остальное, необходимое для жизни. А здесь - по грязи непроезжая полупустынная улица, зимой занесенная снегом, нечеткая тропка к роднику, да дивное море цветов.

От моря того и грустно, и радостно. Грустно оттого, что от него еще разительнее запустение деревни. Радостно потому, что яркие цветы будто вызов этой заброшенности, как знак надежды на возрождение деревни. Снова вспоминаются всадник и голуби на бодрящемся доме в Верхнем порядке. Может, не зря ждут они чуда. Может, оно совершится. Ведь время нынче такое, зовущее к возрождению.
30 августа 1989 г.

Наверх