Бондаренко В.
Очерки Кирсановского уезда, Тамбовской губ.
Этнографическое обозрение, 1890, №№ 6-7
Значительную область Кирсановского уезда, как и многих других, занимали в прежнее время государственные крестьяне, переименованные теперь в крестьян-собственников.
Общественная и домашняя жизнь государственных крестьян во многом отличалась от современной, и сравнение прежнего с настоящим оказывается не всегда в пользу последнего, хотя, в общем, настоящее, конечно, имеет несравненно более светлых сторон.
Ближайшим административным учреждением, ведавшим дела государственных крестьян, было Сельское Управление, а затем Волостное Правление, пользовавшееся довольно большой властью. Лица, стоявшие во главе этих учреждений, пользовались привилегиями, для отличия носили всегда, при исполнении служебных обязанностей, форменные кафтаны и, кроме освобождения от всякого рода натуральных и денежных повинностей, а голова и волостной писарь и от рекрутской повинности, получали по-тогдашнему не малое жалованье на серебро в год, смотря по величине волости, имевшей до 6000 и более ревизских душ. Так, в Волостном Правлении голове назначалось 60-120 р.; заседателям полицейской и хозяйственной частей – по 30-60 р.; волостному писарю из крестьян той же волости 60-120 р., а за неимением готовых кандидатов, окончивших курс в приходских школах, - из крестьян других волостей, мещан и других разночинцев – до 180 руб.; помощнику волостного писаря – до 60 р. и двоим добросовестным – 15-30 р. В Сельском Управлении старшина получал 35-50 руб. и известное количество хлеба или землю, отводившуюся из общественных угодий, при большем изобилии их, нежели следовало бы по сравнению с простыми государственными крестьянами; староста получал – 18-30 р., сборщик податей – 15-30 р., помощник сборщика только освобождался лично от мирских повинностей, смотритель общественного запасного хлебного магазина 7-15 р., сельский писарь 35-70 р. и 10 р. на канцелярские расходы. На каждые 10-20, а иногда и более дворов, смотря по удобству, избирался сельский десятский, остававшийся в должности не более одного месяца, притом безвозмездно; очередь им назначалась заранее, и кроме того, на случай болезни, выбытия или отлучки назначенных десятских, намечались несколько запасных кандидатов.
Важнейшие из этих административных лиц – головы – представляли большей частью два типа: одни, из более бедных, ничем не дорожили и готовы были все сделать за полштофа, что для крестьян было еще не особенно разорительно; другие, их богатых, пользовались более осязательными подаяниями и наживали себе порядочное состояние. Особенные доходы давали головам питейные заведения: оборотистый голова успевал срывать с каждого содержателя в селе до 1000 р. За то и самим головам предстояли не малые расходы: по словам многих из них, некоторые уездные чиновники по крестьянским делам, проигравшись в карты, ехали на ревизию по волостным правлениям, и догадливые головы, подавая книги, всегда всовывали в них – 100-200 р. Результаты ревизии в этом случае всегда оказывались блистательными, и голова, часто помимо желания крестьян, оставлялся административной властью на неопределенное время. В каждом селе лучшая изба отводилась под питейное заведение, и далеко оно узнавалось по гордо развевавшемуся по воздуху красному знамени. Знамя было не единственной принадлежностью кабака; в нем еще прибивались таблицы: одна – с оценкой питей, а другая – о курсе иностранной золотой и серебряной монеты, находящейся в народном обращении. Водка была недорогая: двойной спирт – 6 р., полугарная – 3 р., пенная – 3 р. 50 к., трехпробная – 4 р. за ведро; но, несмотря на дешевизну товара, большие подачки головам и немалую плату обществам, все же содержатели так наживались, что в короткое время приобретали состояния.
Вторым после головы, если не первым, начальством был волостной писарь. Приготовление писарей, как и других должностных лиц, нуждавшихся в некоторой специальной подготовке, как напр., мерщиков, оспопрививателей и т.п., составляло предмет заботы Палаты Государственных Имуществ. В кандидаты набирались способнейшие крестьянские мальчики из окончивших сельское училище, не моложе 16 лет, и оставлялись на год для практических занятий при волостных и окружных правлениях, а затем, смотря по способностям, назначались или прямо на должности сельских писарей, или же первоначально помощниками волостных писарей. Если по каким-либо особенно уважительным причинам мальчик должен был оставаться на практических занятиях более года, то на это испрашивалось особое на каждый раз разрешение министерства государственных имуществ. Для приготовления лучшего контингента писарей с особой специальной подготовкой, существовали особые писарские школы: Островская, Московская, Таврическая и центральные Вятская и Воронежская, каждая на 120 воспитанников. Мальчики Тамбовской губернии поступали в Воронежскую школу, откуда переходили на практические занятия в свою же губернию; в школы Островскую и Московскую, считавшиеся образцовыми, был открыт доступ для крестьянских детей лишь семи губерний: Московской, Тверской, Калужской, Смоленской, Тульской, Рязанской и Владимирской. Приготовляющихся мальчиков по Тамбовской губернии было всегда числом 30; одинаковое число находилось в губерниях: Воронежской, Вятской, Казанской, Курской, Пермской, Черниговской и Полтавской; в других менее – по 20-15, а по окраинам даже по 8. На содержание отчислялось министерством, по сметам общественного сбора, по Тамбовской губернии, как и по некоторым другим, 45 р. каждому мальчику; по губерниям второго разряда – 40 р., 3-го разряда – 30 руб. Передержки сверх назначения обращались на счет виновных. Кроме того, в видах усиления письмоводства в палатах госуд. имуществ и успешного приготовления практических писарей для волостных сельских правлений, содержались при каждой палате из обученных в сельских приходских школах питомцы Воспитательного дома и бесприютные сироты в губерниях 1-го разряда 10, 2-го – 8 и 3-го – 6; из них назначались в лесные отделения первых губерний – по три, вторых – по два и третьих – по одному; по истечении 10 лет они водворялись в казенных селениях. Отсутствие умственных развлечений побуждало писарей прибегать к пьянству. Несмотря на это, писаря редко увольнялись от должностей, и если часто замечались начальством в неисправности, лишь подвергались дисциплинарным взысканиям и в крайнем случае перемещению с высшей должности на низшую: из волостных – в сельские писаря, из сельских – в помощники волостного писаря.
Обстановку, при которой писарям приходилось заниматься, можно было назвать приличной. Волостные и сельские правления меблировались, большей частью, по одному шаблону: 2 шкафа, 3 стола крытых сукном, 7 стульев, 1 сундук для кассы и ящик для баллотирования; это – в волостном правлении, а в сельском: 1 шкаф, 1 стол и 4 стула. Кроме того, при каждом волостном правлении имелись клейменные весы и меры, заготовлявшиеся постепенно хозяйственным образом на счет остатка от сбора на содержание правления. Интересен был способ поверки сборщиками податей записи писарей. Когда приносили в уплату повинностей известную сумму, сельский писарь вносил ее, как водится, в податную тетрадь и платежную книгу, а затем уже начинал действовать безграмотный сборщик: подчеркивал цифры, написанные писарем, и отмечал ту же сумму особыми знаками: 10 р. Å 1 р., X 10 коп., I 1 к. и горизонтальная черточка – 1/4 коп., причем каждая запись, т.е. взнос каждого плательщика, ограждалась скобками.
Волостные сходы, составлявшиеся, кроме должностных лиц, также из выборных от каждых 20 дворов по одному, собирались по непосредственному распоряжению правления, без особого разрешения окружного начальства.
Каждая отрасль общественного дела, хотя бы и специальная, как напр., оспопрививание, выполнялась под непосредственным наблюдением головы.
Дома во всех казенных селениях, за немногими исключениями, производили благоприятное впечатление своим красивым видом, прочностью, правильным распланированием и вообще отсутствием беспорядка, царившего в помещичьих селениях; причина отсутствия недостатков в техническом, гигиеническом и хозяйственном отношениях заключалась в том, что до начала постройки испрашивалось разрешение волостного правления, которое давало его на постройку лишь по известному образцу и плану, сообразно с ее назначением, а также с бытом и состоянием крестьян.
Что касается собственно домов, то они разделялись на три рода по состоянию крестьян – богатых, достаточных и малоимущих. У богатых были деревянные дома на сплошном каменном основании, и в них были жилые отделения: рабочая изба, покой для старших в семье, покой для детей; при доме амбар и службы. У крестьян среднего состояния дома отличались меньшими размерами и имели только стряпущую (кухню) и чистую избу, хотя зато иногда устраивалась на чердаке светелка. Остальное все было обыкновенно меньших размеров, чем у богатых; еще беднее были обставлены малоимущие. В случае увеличения семейства, службы отодвигались от дома для пристройки другой избы возле сеней и чулана.
Существование запасных общественных хозяйственных капиталов не давало возможности образоваться особому классу бесприютного пролетариата даже и в таких случаях, когда пожар опустошит селение: на постройку нового жилья отпускался казенный лес и выдавалась на 12 лет беспроцентная ссуда на 100-200 р. под круговое поручительство общества; кроме того, существовало для домохозяев временное страхование строений от огня на 3 года, а для предупреждения пожаров делались черепичные и глиняно-соломенные крыши.
Под страхом наказания, крестьяне никогда не оставляли земель и пахотных полей в запустении, а обрабатывали их прилежно, удобряли и засевали в соответственное время, старательно занимались уборкой хлебов и сена. При этом надо заметить, что полосы на землях обществ были отмежеваны в сколь возможно прямом направлении, параллельно одна другой.
Сдача земель в аренду могла производиться тогда, когда крестьянам, по ее отдаленности, затруднительно было производить обработку лично, и то с разрешения: общественного участка – окружным начальником, в частности крестьянских – волостным правлением.
Путем представления к наградам медалями, крестьяне поощрялись к ведению хозяйства по усовершенствованным способам, практиковавшимся на образцовых хуторах, к учреждению садов, разведению огородов и размножению скота улучшенных пород. Для умножения средств к содержанию скота и получению через то в большем количестве удобрения для полей вводились травосеяния, особенно в тех местах, где лугов было мало.
Болота и другие неудобные земли отдавались обществами в частное пользование крестьян, на известный срок, лишь под условием осушения болот и улучшения неудобных земель в течение арендного срока. Когда оказывалось нужным увеличить число торгов, базаров и ярмарок, волостное правление, по представлению общества, ходатайствовало об этом перед окружным начальником.
Лес, находившийся во владении общества, его члены – крестьяне самовольно рубить не могли. Даже в том случае, когда они желали выбирать валежник из рощи, правление входило с представлением к лесничему, не находится ли к тому препятствий. Когда отводилась казенным селениям земля под разведение леса, волостное правление и в особенности голова содействовали обществу в засевании этой земли древесными семенами по наставлению лесного начальства, а также в сбережении и охранении лесных плантаций. Для охранения лесов назначался на 3 года полесовщик, преимущественно из годных к военной службе; на это время он освобождался от всех натуральных и денежных повинностей, а кроме того, когда лесные дачи были значительны, ему назначалось и денежное вознаграждение, не более 15 руб. в год.
В районе волостей бывали приписанные к ним незаселенные пустопорожние земли и оброчные статьи. Волостное правление в лице кого-нибудь из своих членов ежегодно весной свидетельствовало целость границ казенных земель и угодий и охраняло от самовольного завладения. До заселения эти земли сдавались в арендное пользование от казны.
Благодаря таким порядкам, благосостояние прежних казенных крестьян было много лучше теперешнего, и к ним вполне можно применить известные слова песни, что "в старину живали деды веселей своих внучат". Главная причина этого заключалась в строгом порядке, в отсутствии мелкого эгоизма и в широком распространении взаимопомощи путем устройства складочных капиталов при палате государственных имуществ.
Кому же не нравилось жить на родине, тот свободно мог переселяться в губернии малоземельные. Тамбовцы, а также соседние воронежцы и пензенцы, чаще всего переходили в Оренбургскую губернию, которой отдавалось предпочтение по климатическим и почвенным условиям. Переселение давало тогда большие льготы и выгоды, и потому охотников находилось не мало. Когда крестьяне переселялись в другие местности, то остающиеся на прежних местах односельчане оказывали им пособие. Затем на месте прибытия новые жители размещались до постройки домов бесплатно на квартирах по окрестным селениям новой волости, где оказывалось гостеприимство, помощь, охранение от притеснений, и им назначались земельные участки для поселения. По прибытии на новую землю, имеющие возможность работать неотложно приступали к обработке и засеву полей и заготовляли потребное количество корма для прокормления в течение первой зимы переселенческого скота, для чего получали по распоряжению палаты готовые плуги, сохи, рабочий скот и семена из ближайших общественных магазинов, а кроме того некоторое количество леса для приготовления необходимого переселенческой партии на первый раз помещения. В видах охранения здоровья колонистов, строго воспрещалось устройство не только землянок, признанных совершенно вредными в гигиеническом отношении, но и хат из землебитных кирпичей; жительство в них допускалось лишь в самых крайних случаях и притом не иначе, как если хата покрывалась деревом или соломой. Вообще было поставлено правилом: жилые избы делать из дерева. Количество пособия натурой и деньгами и срок их возвращения определялись выгодными для крестьян условиями. Полученный из магазина хлеб возвращался в течение трех лет. Лес на обстройку отпускался безденежно из казенных дач по 100 корней на каждый переселенческий двор; там же, где лесные дачи были скудны строевым лесом, отводилось для огорода и мазанок дровяного леса и порослей до 1/3 десятины на семейство. Независимо от этого выдавалось из особых капиталов для переселенцев деньгами 20 руб. на двор; если же не отпускался лес, то 35 р. Возврат сумм, употребленных на приобретение земледельческих орудий и рабочего скота рассрочивался на десять лет по равной части, из коих первые четыре года были льготные. Прибывающим партиям полагалось: один плуг – на 8 домохозяев и пара волов – на семейство. В общей сложности издержки на приобретение земледельческих орудий и скота не превышали 20 рублей на семейство. Сверх всех пособий, предоставлялись следующие льготы: 1) слагались все недоимки прежних лет; 2) свобода от воинского постоя на 6 лет; 3) освобождение от рекрутской повинности в продолжение трех наборов со времени переселения, и 4) освобождение от платежа податей, денежных и натуральных повинностей на 8 лет, с тем однако, чтобы последние четыре года после переселения платилась половина оброчной подати.
Но нередко переселение производилось и помимо желания, по приговору общества за дурное поведение, за накопление казенной недоимки не менее двухгодового оклада податей и повинностей и вообще за леность, разврат и неблагонадежность в нравственном отношении. В этом случае выселяющие общества на свой счет снабжали выселяемых кормовыми деньгами, одеждой и платили все недоимки, какие на них накопились. По прибытии на место, и этим переселенцами также давались пособия, как и добровольным, с некоторым впрочем ограничением. Отпускалось: лес на постройку, а за неимением его – деньгами 14 р. 28 к., также наличными на первое обзаведение – 14 р. 28 к. и для покупки земледельческих орудий и скота в ссуду до 14 р. 28 к., с рассрочкой уплаты в течение 10 лет по водворении. Расходование денег на таких переселенцев производилось ближайшим сельским начальством под непосредственной его ответственностью; на руки же деньги переселенцам не давались, как лицам заведомо дурного поведения. Хлеб на посев и продовольствие отпускался из магазинов в той волости, куда был водворен высланный, взаимообразно до первого урожая. Освобождением от выполнения денежных и натуральных повинностей, кроме частных, они пользовались в течение 3 лет, а от военного постоя освобождались на 6 лет. Если выселенный переселялся в другое место или возвращался из переселения на прежнее место жительства самовольно, то подвергался телесному наказанию – розгами от 16 до 60 ударов.
Наказание, как мера карательная, имело в то время широкое применение и, видимо, служило не малой причиной крепости союза общности. Каждый клочок угодья принадлежал общине и без ее разрешения временный ее владелец не мог им распорядиться по своему усмотрению. За сдачу в наем участка земли, доставшегося по общественному разделу, виновный заключался под стражу на хлеб и воду; взявший же участок возвращал его безвозмездно прежнему владельцу. Такому же наказанию подвергались и те из переселенцев, которые отведенный им на местах нового поселения семейный участок земли или часть его закладывали или отдавали другим. Надо заметить, что тогдашнее заключение под стражей на хлебе и воде, продолжавшееся от одного до 3 дней, нельзя сравнивать с теперешним спокойным отдыхом в "кутузке": наказание это считалось "строгим" наравне с телесным, исключая только простого содержания под стражей, когда позволялось употреблять всякую пищу. Если арестант оказывал действительное или мнимое ослушание сельскому старшине, позволял себе дерзость или грубость хотя бы по отношению к десятнику или караульному, то на него надевались ручные или ножные кандалы. Эти взыскания между прочим, оказывали свое воздействие и на чистоту нравов и неприкосновенность домашнего очага, во главе которого стояли женщины. Оскорбление женщины считалось тяжелым проступком и наказывалось в большей мере, чем оскорбление, нанесенное мужчине. Существовали различные степени размера наказания: за обиду замужней женщины или вдовы взыскивалось вдвое против мужа, а незамужней дочери – вчетверо против отца.
Для разбирательства тяжебных сельских дел были две судебные инстанции: низшая – Сельская расправа, высшая – Волостная расправа.
Волостная расправа состояла из двоих добросовестных, старшего и младшего, под председательством головы. Она рассматривала, между прочим, дела по жалобе недовольных судом Сельской расправы на сумму спорного имущества до 15 р., а кредитного – не более 30 р. При совершении кражи в первый раз, она налагала взыскания: штраф не выше 3 р., арест не более 7 дней и наказание розгами не более 30 ударов; притом о наказании розгами свыше 20 ударов приговор представлялся на утверждение окружного начальника.
Низшая инстанция – Сельская расправа, называвшаяся "первой степенью домашнего суда", составлялась тоже из старшего и младшего добросовестных под председательством сельского старосты, решала гражданские споры окончательно на сумму не выше 5 рублей. Сельские добросовестные жалованья не получали, а освобождались лишь от всяких работ и нарядов. При сельской расправе находилась "тюрьма", в которой под надзором старосты и десятских содержались под арестом крестьяне за проступки по решениям расправ и пересылавшиеся в другое место, и потому охранявшиеся "под великим караулом и неусыпным бдением начальственного ока".
Вообще, наблюдение за благочинием и нравственностью было одной из главных забот сельских властей во всяком месте, не исключая и церкви. Если сельский староста или старшина замечали, что в церковь кто-либо входит непочтительно, с шумом, а вошедши разговаривает, с места на место переходит, отвращает внимание молящихся каким-либо деянием, движением, или перед святыми иконами стоит неблагопристойно, как того святость места требует, одним словом, не пребывает со страхом в молчании, тишине и всяком почтении, - виновный за таковые проступки без дальнейших околичностей подвергался жестокому сечению свежими упругими прутьями. Рассказывают такой случай. Вошел раз в церковь крестьянин, забывши снять шапку. Сосед, толкнув, напомнил ему об этом. "Что, аль Петр Тихонович здесь?", - с ужасом прошептал весь побелевший от страху вошедший и моментально сдернул с головы шапку, думая, что здесь находится грозный голова (ныне умерший), именем которого пугали раскричавшихся или расшалившихся детей, а при проезде или проходе его селом прятались мужики на гумна.
Для государственных крестьян был установлен целый кодекс приличий, нарушение коих вызывало телесное наказание. Правила кодекса заключались в следующем: обходиться со всеми мирно и ласково; молодые и младшие должны почитать старых; дети должны беспрекословно повиноваться родителям, работники и наемники – хозяевам, и вообще от всех требовалось оказывать взаимное уважение и дружество, а в нужных случаях – помощь и одолжение; с проезжими и прохожими обходиться вежливо и оказывать им гостеприимство и пособие. Всякое отступление от намеченного правила щедро вознаграждалось розгами, как это видно из записанных в книге решений. Розга была излюбленным орудием наказания в руках прежних сельских властей. Теперь у бывших государственных крестьян земля находится большей частью в общинном пользовании, делится на ревизские души, из коих многие уже повымерли. Души покупаются зажиточными крестьянами нарасхват и по хорошей цене, по примеру пресловутого Чичикова.
