Герб города Кирсанова

Волшебный крестик

Вовсе не в стародавние времена, а совсем недалекие в плену волшебного крестика находились все рукодельницы. Во всякую свободную минуту брались за пяльцы, которые и не убирались далеко, с уже натянутым на них полотном и канвою. Разложив рядом косу - радугу из цветных ниток и картинку - узор, начинали класть один к другому стежки - крестики. И те скоро рождали на полотне дивные цветы и орнаменты, а то и сюжетные картины, и даже портреты, не уступающие по красоте и сочности живописным.

Но все подвластно моде. Лет тридцать назад сделала она пренебрежительный жест в сторону крестика - чудесника. Заставила охладеть к нему поклонниц, убрать с глаз не только пяльцы, а и сами вышивки, предоставив им право появляться разве что в музеях или на кратковременных выставках.

На такой вот выставке, посвященной недавнему Дню города, и увидела я вышивку крестиком, исполненную жительницей Кирсанова Галиной Федотовной Семенюк. Красочные узоры и цветы украшали полотенца, подзоры, льняные сумки.

А потом перекидывались на огромный ковер, где по черному полю расцветали яркими маками, васильками. Сначала подумалось: работа тоже давняя. А вышло - ошиблась. Галина Федотовна и поныне не расстается со своим увлечением. Оставалась и остается верной ему из-за любви к красоте и из-за того, что черпает в нем целительную для души силу. С годами тянется к волшебному крестику все больше, будто наверстывая то, что не по ее вине упущено в юности.

Ей было шестнадцать, когда в ее родное полтавское село Прилипка пришли немцы. Установили порядок, по которому многим жителям, в основном женщинам и детям, пришлось уйти из своих домов, ютиться у соседей или еще где, издали наблюдая, как в их подворье хозяйничают враги. Забивают скотину и жарят мясо. Спят на их подушках и перинах, застелив их новенькими, видимо, тоже награбленными простынями. Галина с матерью сначала ютились у соседей. После прятались в ямах, вырытых в крутых склонах оврага. Галина, как и другие девушки, вымазывала лицо чем-нибудь черным, надевала самую убогую одежду, чтобы не привлечь внимания немецких солдат. Но от угона в Германию спастись не удалось. Их погрузили в железнодорожный вагон-пульман, вместе девчат и ребят. Маленькие зарешеченные окна располагались высоко вверху. Да лишь иногда удавалось приоткрыть дверь и подышать свежим воздухом. В эту дверь и выскользнули ночной порой на большой станции несколько парней и девчат, увозимых в рабство. В их числе были и Галина с парнем - односельчанином. Они прятались в открытом угольном вагоне того же железнодорожного состава, с бьющимися сердцами слушали как бы гавкающие крики конвойных, обнаруживших побег. Их не нашли. На следующей остановке они спрыгнули с поезда, повернули в сторону дома. Но через день или два путь преградил Буг. Голод и желание найти переправу заставили их открыться одному из жителей. Он - то и указал место, где можно вплавь одолеть Буг. Но плыть оказалось невозможно: холод сковывал руки и ноги. И их знакомый тогда посоветовал пойти на ближнюю станцию и выдать себя за отставших от вагона возвращенцев из Германии, не прошедших медицинский отбор. Оказывается, в начале войны были и такие, и, видимо, кто-то из них показывал жестами из встречного поезда Галине и ее друзьям, как плохо там, куда их везут.

Тот добрый человек научил Галину и ее спутника, что говорить и как вести себя с немцами (он хорошо знал порядки на станции). И все вышло по его советам. Беглецам разрешили сесть в сборный поезд, движущийся на восток. В подходящий момент они покинули его. И целых полтора месяца глухими и окольными дорогами, а чаще вовсе без них шли к дому. Ночевали в соломенных скирдах, ели то, что по осеннему времени оставалось в лесу и на полях. Когда ударили холода, Галина обморозила ноги. Они распухли, полопались, и с них невозможно было снять вконец разбитые сапоги.

Они все-таки дошли. А потом Галину еще трижды отправляли в Германию. И еще трижды она бежала, но уже не давая увезти себя далеко. Наловчилась прыгать с поезда при подъеме на ближний уклон. Но от тех прыжков и теперь болят разбитые тогда локти. Наконец пришло время отступления немцев. Покидая село Прилипка, они спалили его. Женщин, которые пытались отстоять от огня свои дома, застрелили. Расстреляли, выгнав за околицу, большое стадо коров и лошадей, собранных со всей окрестности, - чтобы не достались жителям и нашим бойцам.

Когда мать и Галина вернулись на родное пепелище, на нем стояла лишь большая русская печь. Она еще была горячая от недавно бушевавшего пожара, и Галина с матерью легли на нее, чтобы согреться. А позже разобрали печь и сделали из кирпичей надстройку над погребом, где жили всю зиму. Весной, как и другие сельчане, в стене оврага, в котором прятались от немцев, они вырыли землянку. Жили в ней пять лет.

А самая трудная была первая после освобождения весна. Сейчас в кинохронике мелькают иногда кадры, на которых женщины, впрягшись в ременные и веревочные постромки, привязанные к плугу, тянут его по израненной войной земле. Галина и ее мать тоже пахали так. А сняв постромки, брались за лопату - закапывать расстрелянных коз и коров. Раздувшиеся от весеннего тепла туши невозможно было стронуть с места, и их зарывали на месте, выкапывая под ними ямы. Копали их на протяжении всего лета, задыхаясь от зловонья, обессиленные от нечеловечески тяжелой работы на поле, от недоедания.

Правда, хлеб они сумели укрыть от немцев. Упрятали зерно в ямы. А когда пришли свои, открыли зерно и почти все, оставив лишь на семена, отдали фронту. Потом отдавали то, что вырастили, вспахав на себе землю и обмолотив снопы цепами.

Тот обмолот тоже до сих пор чувствуют руки Галины Федотовны. Те самые, которые гладят расстеленный на полу для показа недавно начатый ею новый ковер. Тот, который был на выставке, - с маками, васильками и колосьями ржи по черному полю - висит на стене над диваном. Вышит он простым крестом на простой мешковине, а еще точнее - на восьми распоротых и сшитых вместе мешках. Но сшить мешки надо так, чтобы сошлись ниточка к ниточке, став продолжением одна другой. Чтобы крест из цветной синтетической нити ложился ровно, не путал узора.

Его Семенюк подбирает сама, находя какие-то детали в журналах для женщин. Где-то найдет узор для ковра, где-то середину. Соединяет их в разных вариантах, отдавая предпочтение, как правило, ярким нарядным цветам. Вышила она ковров уже несколько, одарив ими всех дочерей. Тот, который Галина Федоровна начала сейчас, она назвала "Фантазией". По кайме его и в углах не слишком крупные алые розы, а в середине живописная картина: два красочно-нарядных попугая, полуобернувшись, смотрят друг на друга, а над их головами такие же нарядные цветы. Kартина эта когда-то уже вышита Галиной Федотовной на отдельном полотне, а теперь увеличенная, будет перенесена на ковер.
Pa6отa кропотливая, нелегкая.
- Но крестик к крестику,- рассказывает Галина Федотовна, - дело идет, душа paдуется, отвлекаешься от болезней - а их немало, все с тех трудных военных и послевоенных лет. Забываешь заодно и про неприятности, какие случаются... Так и идет: боль ли, беда - я за вышивку. Вот и сумок столько (да еще сколько раздарила) по этой причине повышито.

Муж Галины Федотовны Юрий Аркадьевич, сочувствуя ее нездоровью, грозится порой выбросить ее рукоделие. А вернувшись из магазина или с рынка, тут же сообщает: "Нитки красивые видал. Купить, наверно?"

Сама Галина Федотовна после осеннего посещения базара купила куст хризантем, выкопанный вместе с землею. Она едва донесла его до дома и тут же высадила в большую посуду для украшения просторного зала. Теперь синевато-сиреневые головки его удивленно глядят на неживые, но очень нарядные цветы, сотворенные руками Галины Федотовны с помощью крестика - чудесника, к которому она, вопреки капризам изменчивой моды, сохранила любовь и привязанность на протяжении всей своей жизни.
Октябрь 1988 г.

Наверх