Пурген
Любка Скатина с Нинкой Сухоруковой стояли у колодца и разговаривали.
- Я уже замучилась с курями, - жаловалась Нинка, - зимой хорёк таскал их, теперь ястреб цыплят ворует. Схватит цыплока и вверх улетает, сволочь! А цыплята-то уже большие. Сколько сил на них тратишь, сколько зерна они жрут, а тут какой-то стервятник на всё готовое!..
- У нас тоже таскает, - вздохнула Любка.
- Ну, а твой-то тушканчик сегодня придёт? – поинтересовалась подруга.
- Не знаю, - улыбнулась Люба. – Наверное, придёт. Куда он денется? Я уже с ним замучилась. Придёт, сядет за стол и треплется. Хоть бы обнял, что ли…
- Иди ты! – засмеялась Нинка. – А я думала, что у вас с ним всё чики-пики!
- Какой там!.. – махнула рукой Любка.
- А о чём треплется? – допытывалась Сухорукова.
Любка пожала плечами:
- Да обо всём. Вчера рассказывал, как молния в человека попала.
- В кого же?
- В Мухомётова-младшего.
- Да ты чё? – Нинка вытаращила глаза.
- Завтра похороны.
- Да-а-а… Вот так. Жил человек и нет его, - вздохнула Нинка.
Обе замолчали. Каждая думала о своём. Наконец Любка опять заговорила:
- И прогнать его неудобно, и дела делать не даёт. На кой ляд он нужён такой? Посоветовала бы что, Нин.
Нинка пожала плечами:
- А чё тут советовать? Пошли его подальше и все дела!
- Не могу я так…
- Ну пурген ему подмешай в чай или какое другое слабительное, - не унималась подруга.
- Пурген? Да ты что?! – Любка прыснула. Нинка тоже стала хохотать.
Они стояли и смеялись на всю улицу. С обеими была истерика. Слёзы текли из глаз, болели животы, но остановиться они не могли… Редкие прохожие смотрели на них и тоже улыбались. Наконец подруги успокоились. Нинка вздохнула и указала глазами вдоль дороги:
- Вон твой ненаглядный идёт. Помяни дурака – он и явится. Я пойду, - она взяла ведро и пошла домой.
Любка тоже, перевесив коромысло через плечи, направилась к дому. Через несколько минут подоспел и кавалер.
- Добрый вечер, Любовь Николаевна! – поздоровался он.
- Здравствуйте, - ответила Люба и пригласила в дом.
Звали его Тимофеем Разгильдяевым. Фамилия как нельзя лучше говорила о его характере. Работал он на стройке. Это был субъект высшей марки расхлябанности и разгильдяйства, но в красноречии ему уступали даже агроном и председатель сельсовета.
- Как здоровьице, Любочка? – залепетал он.
- Ничего, нормально, - улыбнулась Любка. – А как ваше?
- И моё в норме, - поклонился Тимошка.
«Вот шут гороховый», - подумала Любка, а вслух спросила:
- Какие новости на белом свете? Чем сегодня повеселите?
Разгильдяев стал рассказывать, как они с дружком ночью стащили два эмалированных таза со стройки и хотели загнать их бабке-шинкарке за бутылку самогона. Но, придя в шинок, получили отказ.
- Ну, мы разозлились и пошли назад, - рассказывал Тимошка. – Вдруг слышим – в кустах шевеление. У меня враз кипяток к вискам подхлынул. Смотрю – мастер идёт прямо на нас и орёт: «Алё, Саратов! Стоять! Тпруу!». Короче застукал он нас – Циклоп одноглазый! А бабку эту тоже Бог наказал. Утром пришёл к ней участковый, забрал весь самогон и оштрафовал её. Так-то.
Разгильдяев замолчал. Молчала и Любка. В раскрытые окна было слышно, как заливался звонким лаем соседский пёс Бобик. Не обращая на него внимания, в старой навозной куче вместе с курами рылся ёж. Солнце клонилось к закату. Застрекотали сверчки.
- А хорошо бы чайку выпить, Любовь Николаевна, - нарушил молчание Тимофей.
Любка улыбнулась чему-то и вышла на кухню. Достав с полки пурген, она размешала его в стакане чая и, снова улыбнувшись, пошла к Тимошке.
- Спасибочки за чаёк! – поблагодарил он. – Ну, а вы что расскажете мне, Любочка?
- Да вроде бы и рассказывать-то нечего, - задумалась Любка. – Ястреб повадился цыплят таскать. Жалко.
- О! Это ещё что! – затараторил Разгильдяев. – В реке сом утку проглотил.
- Как?! – удивилась Любка.
- Так! Рот раскрыл, а утка туда закрутилась вместе с водой. Вот как! – попивая чай, рассказывал ухажёр. – Вы только представьте, Любочка, каких размеров это чудовище, если утка туда водоворотом втягивается!
- А где это было? – засомневалась она.
- А у соминой ямы. Там омут глубокий! – смаковал Разгильдяев.
- Страсти какие вы рассказываете, - взволновалась Любка. – Теперь и на речке не искупаешься.
- Да, - продолжал кавалер, - такая рыба и человека может…
Вдруг Тимошка резко замолчал и стал ёрзать на стуле.
- Что случилось? – спросила Любка.
- Ничего, - улыбнулся он. – Я, пожалуй, пойду, Любочка.
И он быстро направился к двери.
- Я провожу вас, - сказала она, но Тимоха уже бежал вдоль улицы. Любка смотрела ему вслед и улыбалась. Пробежав несколько домов, он неожиданно остановился и, постояв немного, махнул рукой и, не торопясь, пошёл по направлению к дому.
С того вечера Тмошка перестал наведываться к Любке, а в разговорах с мужиками цедил сквозь зубы:
- Она не Скатина, а Скотина! Такую шутку выкинула!..
- Да, может, это и не она вовсе, - успокаивали его мужики, посмеиваясь.
Вадим Редин
Москва, Кузьминки.
«Литературная Кирсановская газета» №130 (16185) 21 августа 2002 г.