Герб города Кирсанова

Стерликов С.П.
Воспоминания

Родился 12 июля 1897 года по старому стилю в селе Курдюки, Курдюковской волости, Кирсановского уезда, Тамбовской губернии, а по современному административному делению — село Курдюки, Инжавинского района, Тамбовской области.

Родители мои были крестьяне, жили в большой бедности. Отец Стерликов Павел Дмитриевич почти всю свою жизнь работал батраком, а после революции 1917 года — рабочим. Последнее место работы отца — рыбный промысел Павлова на реке Болда (Астрахань), конюхом. Там отец и умер в 1917 году. Мать, после смерти отца, переехала на родину в село Курдюки, где умерла в 1922 году от голода.

Вследствие бедности родителей мне с детства пришлось работать по найму, сначала в своем селе Курдюки, а с 1913 года в городе Кирсанове, Тамбовской губернии, а затем в Астрахани и так далее как указано в анкете.

В 1910 году окончил четыре класса начальной школы в селе Курдюки, а в 1920 году экстерном сдал экзамен за восемь классов, что соответствует теперешней средней школе. В 1941 году окончил Орджоникидзевское военное училище связи.

В 1916 году служил в царской армии в качестве солдата и находился на фронте в 336 пехотном Челябинском полку, где был ранен.

Февральская революция 1917 года застала меня в Астрахани, где я работал конторщиком на рыбном промысле Павлова, а потом счетоводом в Астраханской губернской продовольственной Управе.

С начал февральской революции я не принадлежал ни к како политической партии. Но я не сидел сложа руки. Находясь среди рабочих на рыбном промысле, я ходил к ним в казармы, читал им газеты, проводил беседы, и, как мне подсказывали моя классовая совесть и классовая принадлежность, вел пропаганду среди рабочих. За это я подвергся репрессии со стороны рыбопромышленника Павлова, который прогнал меня с работы за большевистскую агитацию. По своей политической незрелости я тогда не понимал, что я вел большевистскую агитацию. Поэтому был в обиде на рыбопромышленника Павлова за то, что он обвинил меня в большевизме.

В то время в Астраханской продовольственной управе работал тов. Трусов, пользовавшийся большой популярностью и любовью рабочих. Вот к нему-то я и обратился с жалобой на рыбопромышленника.
— Подумайте, — горячась, говорил я Трусову, — он обвинил меня в большевизме! Да, какой же я большевик? Я близко около большевиков не был. А что я читал газету рабочим, так это разве большевизм? Я грамотный, а рабочие неграмотные. Вот я считаю своей обязанностью читать газету неграмотным рабочим, чтобы они знали, что пишется в газетах о революции и о том, как теперь рабочий человек должен устраивать свою жизнь.

Горячо доказывая тов. Трусову свою непринадлежность к большевикам, я не знал тогда, что тов. Трусов и есть самый настоящий большевик, руководитель астраханских большевиков.

Товарищ Трусов, выслушав меня, рассмеялся и сказал:
— Брось ты этого рыбопромышленника и иди работать в продовольственную управу.

Тут же он провел меня к Главному бухгалтеру и я был принят на работу в качестве счетовода.

Товарищ Трусов говорил со мной ласково, говорил со мной так, как еще никто до этого со мною не разговаривал, утешал меня в моем горе и очень быстро устроил меня на работу.

“Вот, — подумал я тогда, — это и есть настоящий революционер”.

Под словом революционер я тогда понимал, что это человек, борющийся за счастье народное. В политических же партиях я еще не разбирался.

Астраханская губернская продовольственная Управа была крупным учреждением, с количеством служащих около тысячи человек. Это была новая организация, рожденная революцией. Поэтому старых чиновников в этом учреждении не было. Служащие, равно как и руководящий состав был набран из людей, не связанных с веками укоренившимся бюрократизмом. Среди них было много революционеров и в том числе большевики. Таковыми были товарищ Трусов, Цейтлин, Великанов и другие. Под их влиянием росли и формировались мои политические убеждения, мое политическое осознание.

Я был активным и принимал энергичное участие в общественно-политических делах. Хотя я еще и не был партийным человеком, но служащие продовольственной управы мне уже оказывали доверие и я был избран в члены Правления профессионального союза работников государственных и торговых предприятий и учреждений города Астрахани. Правление этого союза находилось тогда при Астраханской губернской продовольственной управе, так как служащие ее составляли основной и главный костяк этого профессионального союза.

Важным событием в формировании идей большевизма в моем сознании явились события 13-25 января 1918 года старого стиля. До 13-го января 1918 года в Астрахани власть находилась в руках временного правительства, фактически не существовавшего с октября 1917 года.

13-25 января 1918 года в Астрахани происходила жестокая вооруженная борьба — гражданская война между рабочим классом и беднейшим крестьянством во главе с большевиками с одной стороны и существовавшей тогда в Астрахани власти временного правительства — с другой.

Эта борьба происходила на моих глазах. Я видел борющиеся силы обоих сторон и в моем сознании не оставалось места сомнениям о том, где я должен найти свое место в революции. На одной стороне борющихся я видел рабочих, активно поддерживаемых беднейшим крестьянством и руководимых большевиками. На другой стороне были контрреволюционное казачество, руководимое старыми царскими офицерами и генералами, поддерживаемое буржуазией. С ними же были кулаки, меньшевики, правые и левые социалисты-революционеры. К ним примыкало и идейно поддерживала обуржуазившаяся интеллигенция: врачи, адвокаты и большинство чиновников.

В этот момент я уже был подготовлен к вступлению в Российскую коммунистическую партию (большевиков). Но я чувствовал, что мне еще чего-то не хватает. Может быть даже одной решительности.

В конце июня 1918 года я выехал из Астрахани к себе на родину, в село Курдюки. Вот тут-то я и нашел окончательно свое место в Российской коммунистической партии (большевиков). Этот период отличался напряженной классовой борьбой в деревне, особенно в Тамбовской губернии, которая была охвачена кулацкими восстаниями.

10 октября 1918 года я вступил в ряды Российской коммунистической партии (большевиков).

Вступление в партию в этот период должно рассматриваться как большой революционный подвиг. Тогда немногие вступали в партию большевиков, так как вступление в эту партию накладывало на человека очень большие и ответственные задачи и было связано с реальным риском для жизни. Люди, вступавшие в этот период в партию, сознательно шли на эту опасность. Их стремления обуславливались благородными идеями борьбы за счастье народа. Идеи личного благополучия таким людям были чужды, а смертельная опасность для их жизни не останавливала их перед жестокой классовой борьбой. Многие коммунисты, вступившие в партию до революции и в период 1917-1918 годов, и даже в период 1919 года, сознательно отдали свои жизни за Советскую власть. Ценою их жизней, а также ценою тяжелых лишений, страданий и борьбы оставшихся в живых коммунистов, была защищена и укреплена Советская власть. Это дало возможность построить социализм и довести строительство коммунизма до современного уровня.

Это было очень тяжелое и тревожное время. Мы, коммунисты, в то время были всегда в полной боевой готовности, ночью спали не раздеваясь. Для нас — это был фронт, война. То в Трескино, то в Осиновке, то в каком-либо другом селе поднимались на вооруженное восстание против Советской власти кулаки. В лесах Красивки, Инжавино организовалась банда Антонова. Для подавления этих банд и восстаний у нас не было ни войск, ни милиции. Мы, коммунисты, сами шли на подавление этих восстаний, привлекая на свою сторону бедняков. И я лично, в составе красногвардейских отрядов ездил на подавление этих кулацких восстаний.

Одно из крупных кулацких восстаний, в котором участвовало около семи тысяч человек, возникло на северо-востоке от Тамбова, в Шереметьевском районе. Распространившись на юг, оно достигло района Платоновки между Тамбовом и Кирсановом, угрожая превратиться в весьма крупное и мощное восстание и сопровождалось беспощадным и зверским уничтожением коммунистов. Поэтому, когда наша, Курдюковская партийная организация получила из села Никольское, Платоновского района извещение с нарочным о том, что на их село движется кулацкая банда, вооруженная винтовками и пулеметами, с просьбой помочь им, в Курдюках, под руководством партийной организации было сформировано из бедноты и коммунистов два отряда. Из Кирсанова на них было получено оружие. Один отряд был оставлен в Курдюках, как местный гарнизон на случай возникновения восстания в самих Курдюках, где кулачество также подняло голову, а другой отряд был отправлен на помощь Никольским коммунистам. С этим отрядом в Никольское поехал и я. В Курдюках же остались руководитель старый большевик Иван Митрофанович Николаев и Егор Редькин.

Под Никольском эта банда была разбита и обращена в бегство. Однако бегущие далеко не убегали, так как они были местные. Добегая до своего села, они в нем оседали, а остальные бежали дальше. Так таяли бандиты. Оседая у себя в селе они прятали оружие для нового восстания. Вот почему создавалось впечатление, что бегущих нельзя было догнать. Тогда было решено, для преследования бегущих кулаков, создать более подвижные силы. Из нашего Курдюковского отряда было выделено двадцать два человека, да Никольское товарищи дали семь человек. Все эти люди были посажены на коней и образовался конный отряд в двадцать девять человек. Начальником этого конного отряда был назначен Евгений Кунаков; его заместителем назначили меня. Отряд этот выполнил задачу, которая перед ним была поставлена.

Боевыми действиями всех сил коммунистов, действовавших в районе Никольска, руководил Сергей Григорьевич Шарапов, представлявший Кирсановский уезд. Курдюковский отряд также был подчинен тов. Шарапову.

Для полной ликвидации контрреволюционного восстания была создана Чрезвычайная полевая комиссия по борьбе с контрреволюцией из представителей отрядов, действовавших в подавлении кулацкого восстания. А этих отрядов было много. Там были отряды из Моршанска, Тамбова, Кирсанова, Рассказово и из других крупных населенных пунктов. В работах этой Чрезвычайной полевой комиссии по борьбе с контрреволюцией я принимал участие в качестве ее члена от Курдюковского отряда. Тогда было изъято у кулаков и их приспешников большое количество оружия, включая пулеметы и даже одно трехдюймовое орудие. Банда полностью была ликвидирована и в этом районе был наведен настоящий советский порядок.

Но обстановка в конце 1918 года была крайне тяжелой для Советской власти. Началась интервенция империалистических держав против молодой советской республики.

На окраинах нашей страны, при поддержке международного империализма, путем восстаний и вооруженной борьбы, к власти приходили контрреволюционные правительства. Кольцо окружения Советской власти сжималось все уже и уже.

В то время я работал в Курдюковском волостном земельном отделе в качестве делопроизводителя, а фактически я руководил этим отделом. Заведующим этого отдела был Юмашев из села Осиновки. Но он редко бывал в земельном отделе, так как был занят своими делами в Осиновской коммуне, членом которой он состоял и которая была организована на базе имения помещика Кульнева под Осиновкой.

Работа в земельном отделе в то время была очень важной. Фактически тогда проводилась революция в деревне: у помещиков и кулаков отбиралась земля и распределялась среди крестьян; у них же отбирался сельскохозяйственный инвентарь и сельскохозяйственные орудия и скот и все это распределялось среди крестьян через Комитет бедноты. Эта работа представляла из себя только часть моей политической деятельности. Основная моя политическая деятельность состояла и заключалась в смертельной борьбе с контрреволюцией за укрепление Советской власти. Ленин говорил тогда, что удержать Советскую власть значительно труднее, чем ее завоевать. Как теперь стало ясно, это нам тогда удалось, хотя коммунисты того времени дорого заплатили за это.

В январе 1919 года, по приглашению Капустино-Ярского волостного Совета народного хозяйства, Астраханской губернии, я переехал туда на работу.

Село Капустин Яр представляло из себя огромный населенный пункт, во много раз больше многих уездных городов Центральной России. Там были гимназия, реальное училище и несколько начальных школ.

В селе Капустин Яр было много интеллигенции, в подавляющем большинстве своем настроенной враждебно к Советской власти, или, по крайней мере, предупредительно. Население представляло из себя хлеборобов, имевших в просторах степей свои хутора и участки земли. Эта часть населения также в большинстве своем была враждебна Советской власти.

Но в Капустином Яру была и беднота, которая была всецело на стороне Советской власти. На стороне Советской власти была и часть интеллигенции, а часть ее просто была лояльна к ней, т.е. к Советской власти.

В этих условиях партийная организация в Капустином Яру вела большую культурно-просветительскую работу. Особенное внимание было уделено молодежи. Надо было часть интеллигенции из врагов Советской власти превратить хотя бы в лояльных, а из лояльных сделать друзей, организовать вокруг коммунистов и Советской власти бедноту и сочувствующих, создать из них стойких и беззаветных борцов за Советскую власть.

В этой работе я принимал активное участие, т.е. был фактически руководителем в этом деле и нам удалось очень многое. Когда белогвардейская добровольческая армия генерала Деникина подошла к берегам Волги, в Капустином Яре был создан отряд Особого назначения (ЧОН).

В то же время в степях появились дезертиры из Красной Армии, не желавшие служить Советской власти, а иные бежали из Красной Армии из-за боязни расправы над ними белогвардейцев, так как территория Советской власти уменьшалась. У многих возникли сомнения: удержится ли Советская власть? А раз не удержится, то над ее защитниками будет учинена расправа, что белые делали со страшной свирепостью и ненавистью над пленными и над всеми теми, кто оставался на временно оставляемой Красной Армией территории и занимаемой белыми.

Вместе с дезертирами, в степях появились белогвардейские шпионы и агитаторы, а также разного рода контрреволюционные проходимцы. Все вместе они грабили населения, убивали коммунистов, угрожали нападением на населенные пункты. Мы, коммунисты, в это время днем работали каждый на своем месте, на своей работе, а ночами шли в пикеты, секреты, посты, заставы, расставляемые на окраинах села для его охраны.

В конце июня 1919 года, в городе Ленинске, Астраханской губернии, были созваны Чрезвычайный уездный съезд советов и Чрезвычайная Ленинская уездная конференция Российской коммунистической партии (большевиков). На этот съезд и на эту партийную конференцию я был избран делегатом с правом решающего голоса от Капустино-Ярской партийной организации и Совета. На Ленинской уездной партийной конференции меня избрали в президиум конференции, и я, вместе с другими товарищами, редактировал протоколы конференции.

На заключительном заседании конференции меня избрали в члены Пленума Ленинского уездного комитета РКП(б), а на заседании Пленума — на должность ответственного секретаря Укома. Работать в качестве ответственного секретаря уездного комитета партии пришлось работать мало. Еще во время заседаний конференции белогвардейские войска генерала Деникина, переправившись на левый берег Волги в районе Сталинграда (тогда Царицына), начали продвижение вниз по реке Ахтуба, угрожая городу Ленинску.

Числа 14-15 июля 1919 года, для задержки наступления белогвардейских войск, Ленинским уездным военным комиссариатом был сформирован Первый Ленинский смешанный отряд, который был послан на встречу белогвардейским войскам, с целью задержания их дальнейшего продвижения.

В качестве добровольца я вступил тогда в этот отряд, что было утверждено Ленинским Укомом РКП(б) и по его рекомендации я был назначен на должность Политического комиссара этого отряда. С этим отрядом я отправился на фронт и участвовал в боях с белогвардейцами в районе Средней и Нижней Ахтубы, а также под Ленинском.

Регулярных частей Красной Армии в этих местах не было в то время. Первый Ленинский смешанный отряд был единственной боевой единицей, защищавшей левобережье Волги и дальние подступы к Астрахани. Отряд сдерживал продвижение противника, но он уступал по численности и вооружению белогвардейцам. Да и боевая способность его был не велика. Но свою роль он сыграл.

В конце июля 1919 года из Астрахани подошли регулярные части Красной Армии, а 1-й Ленинский смешанный отряд, выполнявший свою боевую задачу, был расформирован и влит в прибывшие части, чем и усилил их. А меня партия выдвинула на более важную и ответственную работу по борьбе с контрреволюцией — в Особый отдел Царицынской ударной группы войск, сформированной для удара на Царицын со стороны Астрахани. Я получил назначение на должность секретаря Особого отдела.

Во главе этого Особого отдела стоял старый большевик с дореволюционным стажем, у которого было многому поучиться, тов. Даниелян. Особый отдел находился тогда в городе Черный Яр. Наступавшие от Царицына вниз по Волге белогвардейские войска дошли до Черного Яра, но взять его не могли, так как враг встретил там сильное сопротивление. Тогда противник окружил Черный Яр и одни части Деникина двинулись дальше вниз по Волге, заняв село Никольское, а другие блокировали Черный Яр и начали его осаду, наращивая свои силы для решающего наступления. Особый отдел находился в осажденном городе и выполнял большую работу по борьбе с контрреволюцией и шпионажем, очищая тыл и войска Красной Армии от многочисленных шпионов, агитаторов и всяких контрреволюционных элементов.

Контрреволюции не удалось взять Черный Яр. Оборона его вошла в историю гражданской войны как одна из ярких страниц ее. Там погиб смертью храбрых, во время налета авиации противника, начальник Особого отдела тов. Даниелян. После его смерти, по приказу из Астрахани, Особый отдел возглавил я.

Работали тогда не по часам. зачастую нам не хватало двадцати четырех часов в сутки. Но, к сожалению, добавлять к суткам было нечего и мы работали и день и ночь без отдыха, изнемогая от чрезывачайно нервной и напряженной работы. Мой организм, ослабленный тяжелым ранением в первую мировую войну, не выдержал такого напряжения и я сильно заболел. Комиссией врачей города Черного Яра я был освобожден от службы совсем.

Но не прошло и месяца, как я, отдохнув немного и восстановив свои силы, вновь вступил в Красную Армию, на этот раз в Полевую Комиссию по борьбе с дезертирством 50-й Таманской дивизии на должность Управделами, а через короткий промежуток времени меня назначили на должность командира Заградительного отряда.

Назначение этого отряда состояло в очищении тыла Красной Армии от дезертиров, накоплявшихся в удобных для них местах в большом количестве, и, будучи вооружены, превращались в банды, грабившие население, нападавшие на местные органы власти, а иногда даже на тыловые органы Красной Армии. Ликвидация таких групп банд сопровождалась настоящими боями с людскими потерями.

В задачи Заградительного отряда входило также ликвидация белогвардейских вооруженных групп, оставляемых белыми войсками при их отступлении. Ликвидация этих групп также сопровождалась боями.

Заградительный отряд выполнял важную деятельность по ликвидации контрреволюционных групп в тылу Красной Армии. Он имел в своем составе пехоту, кавалерию, пулеметные подразделения и артиллерию.

Прижатые к Черному морю белогвардейские войска Деникина в районе Сочи, в количестве около сорока тысяч человек, вынуждены были сдаться. Я, с Заградительным отрядом, принимал участие в разоружении этих войск. Однако часть белогвардейских войск не сдалась и ушла в горы. Заградительный отряд ходил в горы на ликвидацию ушедших туда остатков белогвардейских войск.

После ликвидации деникинского фронта, много белогвардейских офицеров и казаков. не сдавшихся вместе с войсками, ушли в горы Северного Кавказа. Вскоре образовались большие группы контрреволюционных банд, которые совершали налеты на советские учреждения и организации, вылавливали коммунистов и их убивали. Борьба с этими бандами требовала больших сил Красной Армии. В это время 50-я Таманская дивизия была расформирована, а ее личный состав передан на укомплектование 34-й стрелковой дивизии, куда с Заградительным отрядом перешел и я.

В августе 1920 года партия послала меня на еще большую и более ответственную работу — в Революционный Военный Трибунал 34-й стрелковой дивизии в качестве военного следователя. Надо сказать, что в Революционном Военном Трибунале тогда, во время ликвидации банд, было много работы и она была большой политической важности. Красная Армия начала громить банды с осени 1920 года, а к весне 1921 года она уже приближалась к завершению. В качестве военного следователя Революционного Военного трибунала я принимал большое и активное участие в ликвидации контрреволюционных банд.

Весной 1921 года, в Грузии и Армении вспыхнуло восстание трудящихся против меньшевиков и дашнаков, правивших тогда этими странами. 34-я стрелковая дивизия была отправлена в Грузию на помощь восставшим грузинским рабочим. В Грузии образовалась Советская власть. Здесь я был назначен с повышением на должность военного следователя Революционного Военного Трибунала Отдельной Кавказской армии, штаб которой был расквартирован в городе Тифлисе.

Здесь, однажды, мне и пришлось встретиться с одним из больших людей нашего времени — с тов. Серго Орджоникидзе.

Я очень много рассказов слышал об этом замечательном человеке. И все рисовали его как смелого, решительного, умного, расчетливого, душевного человека, обладавшего большим сердцем, в котором было так много любви к человеку, что, казалось, ни в каком рассказе не могли исчерпать ее. Эта любовь к человеку у т. Орджоникидзе была неиссякаема, а рассказы о его великолепных качествах и добродетелях не могли уложиться в сотнях книг. Тов. Серго Орджоникидзе был действительно большой человек во всех отношениях.

Он был замечательным революционером, прекрасным организатором, пламенным агитатором. Он был человеком большой души, обаятельным, внимательным. В разговоре с ним он покорял вас совей душевностью. Разговаривать с ним было легко и просто. Он очень хорошо понимал человеческие нужды и всегда стремился помочь человеку, если он нуждался в этой помощи. Человека он любил всем своим большим сердцем, старался для него сделать все лучшее, что было в его силах и возможностях. Ради счастья человека он посвятил себя революционной борьбе. Его идеей был Марксизм-ленинизм. Его убежденность в победу идей марксизма-ленинизма была безгранична и непоколебима.

Таким я знал нашего незабвенного Серго Орджоникидзе со слов других. Но когда я встретился с ним и поговорил, для меня стало ясно, что все рассказы о Серго Орджоникидзе не есть выдумка, а самая настоящая правда, настоящая действительность, и что в этих рассказах нет никакого преувеличения. Я провел с тов. Орджоникидзе минут 30-40. Но и этого было достаточно, чтобы понять с каким хорошим, замечательным человеком я имел дело. Я узнал тов. Орджоникидзе как человека отменных прекрасных качеств.

Есть люди, которых надо распознать долго — годами. Но тов. Орджоникидзе не принадлежал к таким загадочным, трудно распознаваемым людям. Он весь открытый, все в нем на виду: бесхитростные и ласковые глаза, простой и прямой взгляд, простое и подкупающее, нет, покоряющее обращение, даже чарующее. Так и кажется, что с каждым его словом, с каждым его движением, он выделяет огромное количество любви к человеку и ни капли зла.

По службе военного следователя в моем производстве имелось дело, по которому обвинялся один командир подразделения Красной армии в дебоше в пьяном виде и личном оскорблении члена Военного Совета Отдельной Кавказской армии тов. Орджоникидзе. По тогдашним условиям такое преступление военнослужащего, да к тому же еще командира, считалось тяжким и виновному грозило тяжелое наказание.

Надо было допросить (выражаясь на языке следователя) тов. Орджоникидзе в качестве свидетеля. Но как это сделать? Вызвать его повесткой через милицию, — неудобно, — ведь он член Военного Совета фронта. Это очень большой человек. Я был в затруднении. Тогда за советом я обратился к тов. Кушнирюк — Председателю Революционного Военного Трибунала Отдельной Кавказской армии. И он помог мне выйти из затруднения. На следующий день тов. Кушнирюк сообщил мне, что моя встреча с тов. Серго Орджоникидзе назначена на 9 час. утра на квартире тов. Орджоникидзе.

В назначенный день и время я прибыл на квартиру тов. Орджоникидзе. Парадную дверь мне открыла домашняя работница. Я прошел в прихожую и тут меня встретил тов. Серго Орджоникидзе, — он вышел ко мне в одной нижней рубашке, готовясь к утреннему туалету.
— Тов. Орджоникидзе! Прибыл военный следователь Революционного Военного трибунала, — доложил я.
— Очень хорошо. Здравствуйте товарищ — и он протянул мне свою руку.
Я подал ему свою руку и назвал свою фамилию.
— Добре! Только прошу меня извинить. Я немного проспал и не успел умыться, а неумытому нельзя к делу приступать. А ты как думаешь? — обратился он ко мне с улыбкой.
— Я думаю, что надо умыться обязательно, — тоже с улыбкой ответил ему я.
— Ну, вот, мы и нашли общий язык. Первые признаки нашей встречи хороши. Я только попрошу вас минутку обождать — и он пригласил меня пройти в его кабинет.

Он пошел умываться, а я вошел в кабинет, который был тут же направо от меня. Не успел я осмотреться в кабинете, как тов. Орджоникидзе вошел ко мне с мокрым лицом и с полотенцем в руках и тут же при мне начал вытираться и одновременно разговаривать.

Когда он вытерся, он бросил полотенце на стул, залез пальцами в свою густую и черную шевелюру, поворошил волосы и после всего этого сказал:
— Ну, я готов к ответу.
Затем он усадил меня в кресло за свой стол, а сам сел на стул у конца стола так, что мы оказались друг к другу в пол-оборота. Я вынул из портфеля дело и бланки допроса свидетеля и положил их на стол перед собой.
— Может быть, тов. Орджоникидзе, Вы сами напишите показание?
— А это допускается?
— Даже желательно.
— Тогда поменяемся местами.
И мы поменялись местами. Теперь уже не передо мной, а перед ним лежали дело и бланки допроса свидетеля. Не долго думая он приступил к заполнению биографической части бланка, а я следил и читал вслед что он пишет.
На вопросы бланка, он отвечал так:
— Орджоникидзе, имя — Григорий, отчество — Константинович
Сколько лет — 35.
Партийность и с какого времени — член РКП(б), с 1903 года.
Судимость — тут тов. Орджоникидзе остановился, подумав немного и спросил:
— А что я должен писать против этого вопроса? Я был судим царским судом. сидел в Шлиссельбургской крепости, был в ссылке.
— Судимость при царе за революционную деятельность Советская власть не считает за судимость, — разъяснил я ему, что впрочем он сам хорошо понимал. Тогда он написал:
— “При Советской власти не судим”.

После заполнения биографической части бланка протокола допроса свидетеля, тов. Орджоникидзе написал свои показания. Он изложил обстоятельства дела коротко, но так как это было на самом деле. Написавши прочитал, подумал минуты две-три и разорвал на мелкие части все что написал.
— Давай еще бланк!
Я подал новый бланк и в это время наши взгляды встретились. Я покачал головой с видом почтительного укора и сказал только: “ай-яй-яй”.
— Понимаешь, — как-бы оправдываясь, говорил тов. Орджоникидзе, — если оставить мои показания в том виде, как я их написал, то этого командира надолго посадят в тюрьму и человек пропадет. Все таки тюрьма плохой воспитатель. Я загубить человека — плевое дело.
Затем он начал заполнять новый бланк. При заполнении бланка у него получались какие-то паузы и в эти паузы он говорил:
— Понимаешь, жалко человека... Может быть он золотой человек, а вот по пьянке наделал шуму... В пьяном виде что человек может наделать!.. А трезвый
— он прекрасен... А может быть этот командир за всю жизнь первый раз напился... А может быть и последний... Нет, нет, нет... Его нельзя загубить... Припугнуть надо, чтобы не забывался... Все же человек всегда должен держать себя в руках...
Но вот новое показание написано, дважды прочитано, продумано, и, наконец, подписано.
— Ну, вот и все — и тов. Орджоникидзе облегченно вздохнул.
Новое показание было написано в таких мягких тонах, что Ревтрибуналу оставалось только вынести чуть ли не оправдательный приговор.
Затем тов. Орджоникидзе откинулся на спинку кресла и спросил:
— И так, мы свое дело кончили?
— Да. Но я хотел бы задать Вам один вопрос, не относящийся к делу, по которому мы разговаривали.
— Прошу.
— Вас все зовут Серго. Так как и все я тоже знаю Вас как Серго. А Вы оказывается вовсе не Серго, а Григорий.
Тов. Серго рассмеялся.
— Вы не правы. Я и Серго и Григорий. Я ношу два имени, одно — Серго — это моя партийная кличка и это имя всем известно. Под этим именем меня знают все, знает весь народ, вся армия. Второе имя — Григорий, — это имя мое настоящее, данное мне при рождении. Немногие знают меня под этим именем.
— Благодарю Вас. Разрешите пожелать Вам хорошего здоровья и до свиданья.
— Будь здоров. До свиданья — и тов. Орджоникидзе протянул мне руку и крепко пожал мою.

Я был в восторге от этой редкой встречи. Когда я вышел на улицу и оказался один наедине с собою, я подумал: “так вот он какой Серго: хороший, душевный, простой, самый настоящий человеческий. Быть таким как тов. Орджоникидзе, это — большое счастье”.

В январе 1922 года я вновь получил повышение по службе — был назначен на должность члена Революционного Военного Трибунала Тифлисского гарнизона и одновременно начальника следственной части этого Трибунала.

В конце 1922 года, когда гражданская война кончилась на юге страны и там наступило успокоение, Революционный Военный Трибунал при ВЦИК послал меня на Дальний Восток — в Дальне-Восточную Республику, где еще продолжалась японская интервенция. Там я работал членом Революционного Военного Трибунала 1-й Забайкальской стрелковой дивизии (город Владивосток), а потом заместителем Председателя Революционного Военного Трибунала 2-й Приамурской Краснознаменной дивизии (город Хабаровск).

Таким образом всю гражданскую войну партия посылала меня на такие участки фронта, где требовалась активная борьба с контрреволюцией. Там, где контрреволюция была подавлена, а Советская власть упрочена, с этого участка меня посылали туда, где еще надо было добивать и уничтожать контрреволюцию и упрочивать Советскую власть.

Перейдя в октябре 1924 года с военной службы на гражданскую, я включился в борьбу за укрепление революционной законности, за укрепление диктатуры пролетариата, за восстановление разрушенного империалистической и гражданской войной хозяйства страны. В это время я работал в органах Прокуратуры: помощником Забайкальского губернского Прокурора в Чите, старшим помощником Прокурора Дальне-Восточного края в Хабаровске, заместителем окружного Прокурора в Владивостоке, Прокурором Николаевского на Амуре округа, Дальне-Восточного края.

В ноябре или декабре 1929 года Центральный Комитет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) доверил мне новую большую работу — он мобилизовал меня в числе 50 человек и послал в город Астрахань для ликвидации последствий астраханщины. Там я работал в Волго-Каспийском Госрыбтресте, хозяйство которого больше всего пострадало от действий политических авантюристов и разложившихся элементов, воспринявших буржуазную мораль.

В июле 1931 года Нижне-Волжский Крайком ВКП(б) послал меня на работу Ртищевского Райпрокурора. Несколько позже, в 1932 году, по решению Ртищевского Райкома ВКП(б) я перешел на советскую работу и работал в Ртищеве заместителем председателя Ртищевского Райисполкома, а в конце 1933 года — заведующим орготделом Ртищевского Райкома ВКП(б).

С 1-го января 1934 года работал в качестве инструктора отдела партийных органов Саратовского краевого комитета ВКП(б), а с апреля 1934 года по август 1937 года работал Председателем Райисполкома Питерского, а затем Ново-Покровского районов, Саратовской области.

В августе 1941 года я был призван на военную службу и после окончания Орджоникидзевского военного училища связи, в ноябре месяце 1941 года выехал на фронт, где принял участие в боях против гитлеровско-фашистских войск. В частности, в ноябре 1941 года я участвовал в боях под Ростовом, которые окончились разгромом 1-й немецкой танковой армии генерала Клейста и занятием советскими войсками города Ростова 29 ноября 1941 года. Эта операция сыграла крупную роль и в разгроме немцев под Москвой, так как она морально поколебала дух немецкой армии.

Затем я участвовал во всех наступательных операциях Воронежского, а после его переименования в 1-й Украинский, то и 1-го Украинского фронта, закончившихся рядом крупных побед Советской армии, а в конце концов полным разгромом фашизма в 1945 году.

С 30 декабря 1943 года по 25 февраля 1945 года я командовал 57-м отдельным линейным батальоном связи и с этим батальоном обеспечивал боевую связь 3-й Гвардейской танковой армии под командованием генерала тов. Рыбалко со штабом 1-го Украинского фронта. За боевые действия в этот период 57-й отдельный линейный батальон связи был награжден тремя орденами: орденом Красной Звезды, орденом Богдана Хмельницкого и орденом Александра Невского и кроме того, за боевые заслуги батальону было присвоено наименование “Силезского”.

За боевые отличия 57-й Силезской ордена Красной Звезды, ордена Богдана Хмельницкого и ордена Александра Невского отдельный линейный батальон связи удостоился объявления благодарности Верховного Главнокомандующего вооруженными силами СССР в 24 случаях.

В 1942 году, в городе Ташкенте со мною случилось несчастье — при посадке в трамвай у меня был обрезан карман гимнастерки и выкрадены все документы, среди которых был мой партийный билет. Ходатайство о выдаче мне нового билета в условиях военного времени продолжалось несколько лет. Партийный билет я получил уже после войны. Пять лет, что прошли в хлопотах по выдаче мне нового партийного билета, мне не были засчитаны в стаж, хотя связи с партией я не порывал никогда.

Последнее время я работал на сравнительно небольших должностях, что объясняется тем, что силы мои и здоровье сделались плохими, а с января 1956 года я совсем прекратил работать по состоянию здоровья — я стал инвалидом второй группы.

Защищая свою Родину от внешних и внутренних врагов я участвовал в трех войнах, два раза ранен, несколько раз был контужен, перенес несколько тяжелых болезней, в том числе тиф и рак губы.

Ни в каких антипартийных группах или группировках я не участвовал.

Партийных взысканий не имею. Судим не был.
Член КПСС с 1918 года (Стерликов)
5 апреля 1958 года.
Г. Лыткарино, Московск. обл., ул. Октябрьская, д. № 54, кв. 2.

Наверх