Герб города Кирсанова

Схимонах Енох

Схимонах Енох (в миру Емельян Онуфриевич Белан) родился в 1901 году в селе Коневатовка Лысогорского района Саратовской области в многодетной крестьянской семье. Был старшим сыном. С детских лет приучался к крестьянскому труду: пас с отцом коров, пахал. Повзрослев, не ходил на гулянье. Любил читать Слово Божие, молиться. Из родных мест уехал во время коллективизации. Один из своего села не пошел в колхоз. На собрании спрашивают: "Кто против вступления?" А он поднимает обе руки. Стали его преследовать. У него было Евангелие, все читал его. И говорили, что Емельян сошел с ума, Евангелия начитался. Шел он как­то к сестре в соседнюю деревню. Тут его забрали, привели в сельсовет. Отобрали молитвослов, спрашивают: "Какого ты уклона?" Емельян:

"Я правого уклона. А вы какого?" Председатель: "Я - левого уклона".

"Правый уклон - есть истина и правда, а левый - ложь, обман и неправда! Я - правый уклонист!" - снова повторил Емельян. "Ты контрреволюционер!" - успел прокричать председатель и упал в обмороке на пол.

Был голод 1933 года. Емельяна арестовали. Отец последнюю картошечку собрал, сварили ему, принесли. Он спрашивает: "А вы­то как же?" А отец­то, видно, уж припух, помирать ему. Вскоре Емельяна освободили. Он сразу пошел на соседнюю станцию и приехал в Кирсанов. Пришел к отцу Косте. Тот благословил его в село Гусевка. Там наняли Емельяна пасти скот. А он все время Богу молился, и когда пасет, то все коровы отдыхают, спокойно лежат.

Схимонах Енох (Белан). Фото 1980-х гг.
Схимонах Енох (Белан). Фото 1980-х гг.

Когда Емельян пришел к отцу Антонию, тот говорит ему: "Вот это стадо надо пасти (бывших у него тогда на попечении монахинь. - примеч. авт.), а ты это стадо пасешь (коров. - примеч. авт.). Это стадо все могут пасти, а вот это стадо пасти некому. Помоги!" Емельян задумался. Был он молитвенником, девственником. Отец Антоний дал ему правило: 1­й, 2­й час ночи молиться. Всегда, как петухи запоют, так он тут уже, молится.

Два раза был в тюрьме. Сначала согнали туда, где Беломорканал. Это его из Гусевки взяли. Обвинили в чем­то, оклеветали. Привезли эшелон на место. "Ну мы приехали". Вылезли, а ничего нет. Снег по пояс. Пришли в глушь. "Ну, вот тут ночевать будем". Это зимой­то и на улице?! И ничего нет, ни одного жилища. Они говорят: "Расчищайте снег, зажигайте костры, пока обгорит, ночевать будем". Заключенные расчистили все, напилили дрова. Все измучились. А те говорят: "Нет, здесь не положено, надо дальше идти".

Идут, спотыкаются, хотят спать. Все голодные. Привели на новое место. Все снова. Расчищать, костры и тому подобное. Семь суток на снегу ночевали... От костров огонь летит и попадает в ватные штаны. Они тлеют, то там кто закричит "ой!", то там кто­нибудь заплачет. Отец Енох говорил позже: "Все разошлись, а тут от костра ямочка осталась, я расстелил бушлат, оделся и спал целые сутки на теплом. Лучше семь лет побыть в заключении, чем целую неделю на снегу ночевать".

Потом сами стали бараки строить. Рядом железная дорога. Привезут песок или что еще - идите разгружать, а у Емельяна сил нет. Один его лопатой, лопатой по спине: "Работай, работай". А он работать уже не может. Ходили траншеи рыть. Если не выроешь, то не дадут второго. Супчик дадут, а второго нет. Было голодно. 400 что­ли грамм хлеба давали. Повели и его, а он идет и думает: "Туда дойду, а оттуда нет". Пришел когда оттуда, а глаза посоловели уже... Но налили лапши, накормили. Надзиратель приказал. Там он пробыл три года с чем­то. Их освободили перед войной с Германией. А когда еще ехал в вагоне, то предсказывал, что будет война, но никто не верил, так как все было вроде хорошо.

После лагеря три года жил Емельян в погребе в Гусевке. Он и еще два парня с ним. К войне его признали непригодным. Неугасимый Псалтырь у них был, читали. И вот войска (советские. - примеч. авт.) пришли в Гусевку, заняли все, начали рубить сады. Они как усилили молитву, стали читать. И сразу начальник говорит: "Нам не сюда, нам нужно другое место". И войска ушли. В погребе у них свечи восковые горели день и ночь. Им девки носили свечи, хлеб. Принесут пшеничку, они сами мололи. А хозяйка говорит: "Вам чего, с картошкой может быть?" Голод ведь был, война. "Нет, вы нам пеките чистый. У нас Господь богатый, Он нам пошлет". И правда, поедят, смотрят, опять несут им. Так они всю войну и пропитались.

С Емельяном было легко на душе. Живущих с ним в погребе он называл братиками. Вставал рано утром, читал утреннее молитвенное правило, завтракал и затем открывал Псалтирь и до вечера прочитывал "от корки до корки". Молился, как древний подвижник в пустыне.

В 1948 году его опять забрали. Сидел в Спасске. В тюрьме его звали "Святым": "Кому хлеб? - "Святому". А он все терпел, всех ублажал. Один раз кому­то пожаловался, что его обижают, кому­то что­то сказал. А один приступил к нему: "Тебя обижают, тебя обижают?" А он: "Нет, никто меня не обижает". Тогда отступили от него. А сидели там всякие. Один был людоед. Его посадили в камеру вместе с Емельяном. Тот говорит отцу: "Что­то я давно человечьего мяса не ел, очень оно вкусное". А Емельян: "Христос с тобой! Христос с тобой!" Все крестил, боялся, как бы тот его не убил. Все пережил.

Мы слали ему посылки, а через год и меня забрали. А когда Маленков стал освобождать, то и нас освободили. Судимость сняли. Я с 51­го по 56­й год была в лагере. Один год скостили, амнистия. Лагерь был со строгим режимом, в Караганде. Собаки, заграждения. Привезли как­то 450 человек ребят в наш лагерь. Скоро их нужно было выпускать, а не хотели. Подговорили уголовников, и те приказали не выходить на работы, а то плохо будет. Они и тех боятся, и на работу идти боятся. 40 дней что­ли не ходили на работу. Там были власовцы, там были и те, которые побывали в плену. В то время, как они не выходили на работу, готовилось их уничтожение. Подогнали танки и стали расстреливать из танков, из пулеметов. А мы не работали по религиозным убеждениям. У нас был особый режим. Сидели отдельно. Через сутки горячее и 400 грамм хлеба. Сидели безвыходно. Начальник (Боговик, кажется, фамилия) отправил нас в тюрьму на край зоны. Хотел, чтобы мы живые остались. На заре 9­й Пятницы от Пасхи расстреливали. Кровь вычерпывали ведрами потом. Один барак был с верующими (Матрюша Кирсановская там была, молилась в это время у окна). Хотели было стрельнуть и в этот барак, но им сказали, что там верующие, и они отвернули танк. Пришли и к нам с собаками на цепях. "Выходи­и­и!" Мы вышли, стоим, молимся на Восток. Думаем все, нас сейчас расстреляют. Молимся. Потом начальник махнул рукой: "Ну ладно, я за ними после приеду". Утром идем: то там лужа крови, то там лужа... Все бараки развалены. "На этап! На этап!" - кричат. Отправили всех, чтобы скрыть, сколько расстреляли. А еще до этого могилы вырыли, огромные могилы. Мы остались чудом. Помню в тюрьме матушку Македонию (44 года жила). Когда мы в тюрьме сидели, ей являлась Матерь Божия "Скоропослушница" во весь рост в зеленом одеянии, молившаяся: "Господи, спаси страждущих". Матерь Божия молилась за нас! Отец Костя говорил: "Отпустят, отпустят, всех отпустят". И правда, скоро нас отпустили.

Когда приехали из лагеря, жили опять скрытно, не хотели прописываться. Емельян жил нелегально, в затворе. Прятался от записей, переписей. Вот он приехал оттуда (из тюрьмы. - примеч. авт.), а благодетели в Кирсанове многие были. Они его любили, уважали, привечали. Одна вдовица взяла его к себе. И он жил в нижнем этаже, в землянке. Там его прятали. Всегда куда идти, то ночью водила его. Из двора во двор, из села в село ночью. "Ой, машина, машина идет. Как бы не осветили". У него волосы были длинные, коса, не стригся - отец Костя благословил.

У отца Еноха ноги были обморожены. Из Кирсанова везу его в Цибизовку. У одного Петра на задах двора была пристройка. Там он и молился целыми днями. И ни обыска, ничего не случалось.

Нам помогал отец Павел Ершовский. Он прозорливый был. Бывало, куда благословит, все хорошо получается. Он в Моршанске умер. "Монахи, что же у вас лампада не горит", - пришел и говорит нам. А мы переплетали книги у них в Ершове [11]. Лампаду­то мы постным маслом больше зажигали. Предсказал вот, что монахи будем, а мы еще не были пострижены. Отец Павел куда благословит - все тут: и машина, и все. Во все церкви­то мы не ходили, когда из тюрьмы пришли, отец Костя нас и благословил в Ершово к отцу Павлу. К нему со всех сторон шли. Придешь, а он встретит, и все хорошо так. Все скажет тебе и предскажет.

Отец Сергий (Сергей Петрович Купырев) родом из села Козьмодемьяновки, когда пришел из лагерей, то не стал служить. Отец Костя благословил его служить на дому. Они с отцом Павлом совершали Дары в алтаре. Он говорил, что у отца Павла так хорошо в алтаре, что умереть можно. Умер он (Павел Ершовский) в 95 лет наверно [12]. Говорит: "Берегите отца Сергия, берегите". Я в Булгаковке помогала ему читать. А какие вопросы, то к отцу Павлу в Ершово. Старинный батюшка был. У него 4 свечи вокруг престола горело восковых. Он восковыми свечами дорожил.

Мы молились тайно в Булгаковке, в Фомичах. Справляли там Рождество, Крещение, купались. Из родника там образовалось озеро под горой. Вода хорошая какая была. Ушли оттуда, и родник засох, перестал течь.

Отец Сергий до лагерей служил в Полякове. После, пошел в резиновых сапогах в снег в Булгаковку причащать, а оттуда в Гавриловку. Сапоги полные снега. Пришел и заболел. Тут уж он потом мало пожил. В Кобяках Федор, брат его, служил. Отец Сергий после лагеря не пошел к архиерею объявляться. Тут говорят, что опять будут священников забирать. А архиепископ Михаил (Чуб. - примеч. авт.) его любил, камилавку подарил. Службу знал как пять пальцев. Отец Антоний не благословлял Сергия жениться. Говорит: "Его в тюрьму, а жена как бы замуж не вышла. Все греха меньше". Вот он и не женился. Причащал, помню, какое у него благоухание от Даров было!

Мы переехали в Бондари. Отцу Еноху одна женщина подарила хибарку. Она ослепла, ее в инвалидную забрали, а сама отписала хибарку Емельяну (тогда его еще так звали). Его все любили, знали. Он странствовал одно время, больным помогал. Вот сейчас сердце заколет: "Отец, ой, ой, сердце колет". Он перекрестит, и я опять живая и бегаю, как ни в чем не бывало. Где какая рана, перекрестит, и враз заживает. Сколько людей он спасал от смерти! Зашли в село Алексеевка, там женщина, а у нее прямо шишки по телу. Он перекрестил, и они прошли. Раз приезжает женщина. Ей сказали врачи, что у нее ребеночек в утробе не так лежит. Отец Енох ей говорит: "Читай Акафист "Споручнице грешных". Она прочла. Он: "Ну, иди". - "А как же ребеночек­то, неправильно ведь лежит?" - "Как ему надо, так он и лежит". И правда, теперь посмотрели - ребеночек лежит правильно.

Еще в Цибизовке его скрывали хозяйка Елена и Петр Алексеевич Нехин. А Елена была сильно больная, одержимая, и он ей помог, а то бы умерла. Мальчишка заболел, прямо никуда. Помирает. Отец Енох говорит: "Давайте Акафист читать Онуфрию". Прочитали Акафист Онуфрию. Мальчик встает и говорит матери: "Давай велосипед, пойду кататься". Враз исцелился. Да, вот еще, родила, плохо с ней было тут. Говорят: "Давайте к врачу". А он: "Какой врач? У нас вот какой Врач Небесный!" Тоже помолился, все благополучно. Один раз свернула она коленку. Он стал крестить - кости затрещали и прямо на место встали. Вот какой был! Через него и я осталась живая. (Рассказчицу о. Енох тоже исцелил, когда она была еще молодая. Матушка Анисья была келейницей о. Еноха до самой его кончины. - примеч. авт.) Так живу. Сколько раз я болела, он помолится, и я живу, опять бегаю. А теперь, что болит и болит, некому помочь. Он тоже предсказывал, кому чего - тоже скажет.

В Великий Пост всегда 40 Псалтырей вычитывал от крышки до крышки. Один Пост он вел так: стаканчик один маленький сладенькой водички вечером и леденцов каких­то там в прикуску. Другой Пост держал: только кружку кваса после заката солнышка. Один Успенский пост девять суток не ел и напоследок пошел к отцу Косте, говорит: "Больше не могу терпеть". Тот ему: "Кушай, кушай". Ел что дадут. Никогда не говорил что сварить или что не солено, что пересолено. Что дадут и слава Богу! Понедельник, среду, пятницу вкушал только вечером. В последнюю неделю Великого поста совершенно не вкушал пищу, ни питья никакого. Великий был постник, смиренный. Утром не кушал, в обед вкушал, между обедом и ужином никогда даже кусочка хлеба не возьмет. Читал Акафист каждый день "Споручнице грешных". Не сядет обедать, пока не прочтет все, что нужно. "Анюта, я Акафист читал?" - "Да я не знаю, только из церкви пришла, ну прочти еще". Он читал. Иногда печку не истоплю, а он не укорит, ничего не скажет. Пока не приду, есть не будет. До вечера не приду, не будет есть до вечера, ждет меня, пока я не распоряжусь. 35 лет я за ним ухаживала, и никогда ни словом, ничем не укорил, не обидел, не осуждал никого. Ни одну травинку не сорвал, ни один листочек. Как старец Силуан, боялся сломить какую веточку, тоже считал грех нарушать зря природу. Ни одну муху не убил, ни одного комара. Комар сидит на руке, а он смотрит на него и дует, не тронет.

Постригли его в Москве в 1974 году, иеромонах Херувим (Дегтяев). Пришли к матушке схимнице Гаврииле, а там отец Херувим. Мы соборовались. Отец Херувим говорит тогда еще Емельяну: "Мне тебя надо постричь". А у того коса была в руку толщиной. Почему он знал, что тот не пострижен?

"У меня вот одежда есть одна мужская, не знаю, кому ее. Вот тебе, наверно, она принадлежит". Поехали мы одни к матушке игуменьи Евдокии. Но те нас побоялись принять, не знали нас совсем. Оттуда приехали опять к матушке Варваре, и вот он (отец Херувим) ночью, в 11 часов, через всю Москву спешил и приехал постригать его. Вот там и постригли. Он думал, мы будем у игуменьи Евдокии, а они сказали, что мы уехали, побоялись что­то они. А мне отец Херувим дал четки и крест.

Справка
Дана настоящая гр­ну Емельяну Онуфриевичу Белан в том, что он действительно принял постриг в схиму с именем Еноха 1975 года 14 сентября, что удостоверяется, с приложением печати.

Настоятель храма Преображенской церкви с. Спас­Прогнань Архимандрит Амвросий Иванов.

В последнее время (отцу Еноху уже было 92 года) иногда я давала и в понедельник ему что­нибудь. Как­то пошла за молоком и печку не истопила, ушла. Пришла, а он: "Я заболел, я заболел". И правда, холодно в доме было. Я тут грелку ему. Прости меня, Господи. Всегда скорблю, что не истопила, ушла. Но так он себя бодро чувствовал. И молился, и ходил сам везде. В среду заболел, просфору только намочил. Чтобы молока или еще чего - ни разу пост не нарушил. В четверг немножко молочка поел, а в пятницу утром, в 2 часа что­ли, он помер. Все что­то кого­то манил к себе руками. Язык­то уж отнялся. Правый бок у него болел. Он все говорил: "Головка болит, головка болит".

Просил, чтобы в склепе похоронили, но схоронили так, в могилке.

По воспоминаниям келейницы схимонаха Еноха монахини Анисии
(с. Бондари, 1998 год).

Примечания

11. Село Ерошово Пензенской области расположено на границе с Тамбовской областью. Главной достопримечательностью села является Троицкая церковь, в которой находится чудотворная икона Божией Матери "Достойно Есть", именуемая также Милующей. Эта икона была подарена церкви паломниками из Иерусалима более 250 лет назад. Ежегодно, 24 июня, на празднование иконы в селе проходят торжества.
12. Священник Сергей Петрович Купорев похоронен у алтаря Космодамиановского храма г. Кирсанова.

© Левин О.Ю., Просветов Р.Ю.
Кирсанов православный.

Наверх