Перед грозой
(Очерк религиозной жизни г. Кирсанова 20-е гг. XX в.)
Часть 1.
Изъятие церковных ценностей и судебные процессы против духовенства и активных мирян в нач. 20-х годов.
До революций 1917 г. в церковной жизни г. Кирсанова всё благополучно. Пастыри благочестивы и образованны, отношения между ними самые мирные, можно сказать, даже дружеские. Паства религиозна, воскресные и праздничные дни все храмы заполнены, народ истово молится, в положенное время почти все исповедываются и причащаются Св. Таин.
Но вот наступил февраль 1917 г. Все вдруг переменилось в мире, народ радуется свержению царя, поздравляют друг друга с долгожданной свободой. И только немногие видят в этом событии зловещее предзнаменование грядущих бед как в России, так и в церкви. Но внешне, пока, почти ничего не меняется. Идет война, начавшаяся 3 года назад, потом за ней следует гражданская распря, после нее новые силы переустраивают страну на свой лад. Начинается борьба со старой Россией. А старая Россия – это прежде всего её Православная Церковь, долгие сотни лет конструирующая эту страну наполняя её внутренним христианским содержанием, а вместе с тем формируя российскую нацию. Поэтому борьба темных сил ведется прежде всего против Церкви.
В начале 20-х годов в церковной жизни всё резко поменялось. Прежних мирных отношений будто и не было. Все и вся разделилось на два враждебных лагеря. Намечалось явное противостояние сторонников старых устоев церковной жизни и так называемых обновленцев. Водораздел этого противостояния – кампания по изъятию церковных ценностей 1922 г., именно она окончательно ответила на вопрос, кто друг, а кто враг и навсегда отрезала пути к примирению.
К компании власти подошли по-деловому. Внешне ничего особенного: очередная акция в поддержку нового режима, надо помочь голодающим, революция в опасности. В городе действует уподкомиссия по изъятию церковных ценностей. В состав её входит эстонец Либликман, Калинин (однофамилиц), секретарь уисполкома Лгалов, секретарь укомпарта Дыренков, член укома Агейкин, зав. усобесом Степанов. Люди в городе известные. Ещё в давние времена включившиеся в войну против старого государства, а теперь творцы нового, революционного.
Первое заседание произошло 6 апреля 1922 г. За благо сочли, что Либликману присутствовать при изъятии не стоит, потому что он эстонец.[1] Через 22 дня, 28 апреля Лгалова уже отправляют в Госхран с первой партией изъятого. К 14 мая компания в городе в целом была завершена. К 20 мая было изъято:
18 сер. крестов
41 сер. лампад
8 сер. кадил
22 сер. сосуда
10 сер. дискосов
21 сер. тарелочки
8 сер. звездиц
12 сер. лжиц
134 ризы
14 венчиков
70 сер. обложек с напрестольных
Евангелий
4 сер. ковша
1 сер. копье
13 сер. ковчегов.[2]
Кроме того, 2 золотых нательных крестика и орден св. Анны, а также 25 мелких бриллиантов.
А всего за время компании серебра
изъяли:
В Успенском соборе, ок. 131 кг.
В Ильинской церкви 116 кг., и 80
гр. золота
В Тихвинской церкви,85 кг.
В Космодамианской церкви, 13 кг.,
и 450 гр. золота.
Изъятие ценностей стало прикрытием ещё одной кампании. Некоторые документы наталкивают на мысль, что вообще план по изъятию и был задуман для осуществления второй кампании. 25 мая 1922 г. из Тамбова в Кирсанов пришла секретная телеграмма, в которой предлагалось: «немедленно начать компанию по расколу церковной иерархии, положив основанием изъятие церковных ценностей и процесс Тихона» (патриарха).[3] Уже с осени 1922 г. это указание начало проводится в жизнь (к этому времени компания по изъятию была полностью закончена по всему уезду). Итог: 4 уголовных дела возбужденных против сторонников патриарха Тихона и полнейший разлад в среде кирсановского духовенства.
В областном архиве нам удалось найти эти 4 дела, в которых к уголовной ответственности были привлечены некоторые кирсановские священнослужители и наиболее активные миряне. Обвинения были стандартные: сокрытие церковных ценностей. Сами обвинения были нелепы и оскорбительны. Фактически людей обвиняли в воровстве у себя же, (предметы богослужения были куплены на деньги собираемые приходскими общинами). Стоит ещё отметить, что все эти обвинения были направлены против наиболее авторитетных и популярных в городе людей, а главное твёрдо придерживающихся линии патриарха Тихона.
Первое дело было возбуждено против настоятеля Успенского собора протоиерея Александра Покровского. Он был арестован в ноябре 1922 г. Вместе с ним в Кирсановский домзак попали церковный сторож Сем. Ив. Иванов и церковные ктиторы Н.П. Проскурин и Е.М. Шлыков. Собор больше всего пострадал от изъятия. Он был буквально «обчищен». Мало того, что соборяне сами, добровольно сдали 2 пуда серебра, власти изъяли ещё 9, а потом провели доизъятие. Причем сопротивление со стороны прихожан не было именно благодаря о. Покровскому, который смог успокоить людей. В этих условиях кажется вполне естественным желание о. Александра сохранить из богослужебной утвари хоть что-то для Собора.
Откуда власти узнали о «сокрытии» ценностей в Успенском соборе нам не известно. Кто им сообщил? Остается только догадываться. Но все же это дело стало только поводом для более серьезных шагов со стороны властей. 7 ноября 1922 г. уполномоченный ГПУ по Кирсановскому уезду Галл из губотдкла получает телеграмму с грифом «совершенно секретно» в, которой требовалось, чтобы: «у всех лиц имеющих фактическое или юридическое отношение к сокрытию церковных ценностей производить обыски на предмет их отношения к изъятию церковных ценностей и политфизиономии, а также при обыске у попов обратить внимание на материалы порочащие их с нравственной стороны.»[4]
Можно утверждать, что дела по изъятию это своеобразная репетиция кровавых 30-х годов. Спустя 10 лет их делали по сценарию, разработанному в 1922 г.: хватали по малейшему подозрению, допрашивали, выпытывали имена, хватали новых, делали обыск и вот уже целое дело по контрреволюционной организации. И ещё одна интересная деталь: в конце телеграммы приписка: «по производству оперативные материалы с личностями направить в секретный отдел ГО ГПУ». Своеобразный посткриптум, весьма важный, так как свидетельствует о том, что уже стали собирать некий «компромат» на будущих заключенных. Все главные участники кирсановских процессов 1922 г. в 30-е годы получили свои «законные» 10 лет, а кто и больше. Некоторые, пройдя через лагеря, вернулись домой, другие, как прот. Покровский, безвестно сгинули.
Дело о. Покровского «благополучно» закончилось. Просидев несколько месяцев в Кирсановском домзаке, привлеченные к ответственности по этому делу были освобождены по амнистии в честь 5-й годовщины революции. Но оно, это дело, не заладилось с самого начала. Думали, что обвиняемые признают свою вину, всячески будут стараться оправдаться и просить о помиловании. Но произошло обратное: никто, кроме сторожа, старика 70 лет, вины своей не признали.
Главный обвиняемый о. Александр Покровский на допросах держался уверенно, без всякого намерения самооправдаться. На вопрос: что его побудило скрыть вещи? Прямо ответил: «Желание сохранить хоть некоторые ценности».[5] Мало того о. Покровский недвусмысленно дал понять, что осознает для чего новому правительству нужны церковные ценности. Собирали эти ценности не на помощь голодающим, а на «восстановление разрушенного государственного аппарата».
В марте 1923 г. органы ГПУ возбуждают еще одно уголовное дело. Теперь против священника церкви сл. Голынщина о. Алексия Ветринского. Тоже стойкого «тихоновца». Если в деле о. Покровского мы можем только предположить, что кто-то навел чекистов на скрытые ценности, то в случае с о. Ветринским это не вызывает никаких сомнений.
В доме о. Алексия, хранились некоторые церковные вещи. Они находились именно на хранении, а не скрывались. 6 марта о. Ветринский попытался сдать эти ценности в Комитет помощи голодающим, а на следующий день у него произвели обыск, после чего арестовали. Это уже был второй арест о. Алексия.[6] Первый раз его арестовали по такому же обвинению «сокрытие церковных ценностей» 20 октября 1922 г. В церкви были обнаружены вещи не внесенные в опись. О. Ветринский был заключен в тюрьму, но в ноябре того же года его освободили по ходатайству его сына, а 23 декабря 1922 г. народный суд г. Кирсанова вынес ему приговор: 1 год лишения свободы. Но в силу амнистии к 5-летию революции о. Ветринского освободили.[7]
И вот теперь снова арест, спустя полгода по тому же нелепому обвинению. Обыск у о. Алексея производил помощник начальника 7 района милиции Кирсановского уезда Медведев. Вот как об этом он пишет в своем рапорте: «Я получил сведения, что священник Голынской церкви имеет самогон. Отправился в дом священника. Ветринский отсутствовал, предъявил ордер его дочери. Та заявила, что самогона у них нет, а имеются серебряные предметы и деньги принадлежащие церкви».[8]
Что это за такое «сокрытие», когда укрыватели сами показывают, что у них сокрыто. Вообщем и обыска никакого не было, коль дочь о. Ветринского все отдала сама. Но почему отдала? И с чего вдруг она об этом заговорила, коль скоро милиционер пришел по другому поводу? Ответов на эти вопросы мы не знаем. Имеем только факт: о. Алексея арестовали. На этот раз все было более серьезно: почти месяц о. Ветринский провел в Кирсановской тюрьме, а 28 марта отправлен в Тамбов. О некоторых моментах истинной подоплеки этого дела мы узнаем из заявления на имя прокурора Тамбгубсуда сына о. Алексея Николая Ветринского. Из этого заявления становится ясно, что те вещи, которые были обнаружены в доме о. Ветринский дважды пытался сдать в Кирсановский комитет по борьбе с последствиями голода, но безуспешно. Тогда о. Алексей написал заявление в Комитет с просьбой принять вещи. А затем это заявление: «было направлено в УГО ГПУ, потому что 7 марта был сделан обыск». В Комитете ведущую роль играли обновленцы, они же очень сильно хотели, чтобы Голынская церковь перешла в их пользование и всячески пытались «выжить» оттуда бескомпромиссного батюшку, даже дошло до того, что обновленческие управленческие структуры назначили в Голынщину своего священника Глеба Рождественского, но того не приняли прихожане. Николай Ветринский в своем заявлении недоумевал, почему на допросах в ГПУ Шмакову, Чернову и другим прихожанам, допрашиваемым по этому делу задавались вопросы об их отношении к обновленческому движению и рекомендовалось: «Глеба лучше принять…». Николай догадывается о связях ГПУ и обновленцев, но он никак не может понять, зачем это нужно органам, он так и пишет: «Не вижу выгоды таковому (имеется в виду ГПУ) в этом». 9 мая 1923 г. о. Алексей был отпущен на свободу, но с подпиской о невыезде. По этому делу он больше не привлекался, но теперь, как говорится, был «на заметке», и в грозовые 30-е годы страшная машина под названием НКВД проглотила и его. Правда, чудом Божиим, о. А. Ветринскому удалось выжить и, даже вернуться в Кирсанов после войны.
Еще два судебных процесса начатых в 1923 г. против духовенства и активных мирян, полностью связаны с борьбой обновленцев за храмы города. В этой борьбе они считали, что все средства хороши: донос, клевета, лжесвидетельство. Руководили обновленцами в городе, да и в уезде протоиерей Василий Архангельский и протоиерей Дм. Богоявленский. Первый, довольно активный в дореволюционное время батюшка, основатель общества трезвости в Кирсанове, публицист и краевед, просто хороший семьянин и неплохой пастырь. Он еще до 1917 г. много писал об обновлении церковной жизни в местной церковной прессе. После 1917 г один из лидеров тамбовских «живцов». Являясь настоятелем Тихвино-Богородицкого храма в женском монастыре, он повел достаточно жесткую борьбу с монахинями, оставшимися верными патриарху Тихону. Сохранились его заявления в органы безопасности. Что это? Неужели не понимал, чем это могло грозить людям? Что произошло с человеком? Думается, есть часть вины и о. Василия в окончательном разгроме монастыря в конце 20-х годов.
Отец Дм. Богоявленский в прошлом простой уездный батюшка. На волне обновленчества перебрался в город. И здесь «прославился своей борьбой за Ильинский храм. В Ильинской церкви сложилось следующее положение: настоятель её о. Дм. Богоявленский был обновленцем, а староста Алексей Михайлович Сосульников сторонником старого течения. Указом обновленческого епархиального управления 15 марта 1923 г. Сосульников был отстранен от должности, но он этому указу не подчинился. 27 апреля 1923 г. государственной комиссией был произведен обыск или как было записано в акте «проверка в шкафах» Ильинской церкви. Было обнаружено 14 различных серебряных предмета.[9] Сосульникова арестовали по обвинению «сокрытие церковных ценностей». По какой причине комиссия решила произвести проверку в церкви спустя почти год после окончания компании по изъятию церковных ценностей остается загадкой. Дальнейший ход этого дела говорит о том, что кто-то подсказал комиссии, где искать ценности. И мы знаем, кто это был. За 2 дня до обыска о. Дм. Богоявленский послал в Кирсановский политотдел заявление следующего содержания: «До моего сведения дошло, что в одном из шкафов Ильинской церкви, коими заведует один церковный староста, находится напрестольный серебряный крест, не сданный комиссии по изъятию»[10]. На допросе Сосульников заявил о том, что он не знал о находящихся в шкафах предметах. О содержании их знал только один настоятель. В результате о. Богоявленский полностью добился своих целей: Сосульников от должности был отстранен, храм перешел в руки обновленцев.
Еще один кирсановский храм – кладбищенская Космодамиановская церковь. Она досталась обновленцам также в результате интриг. Настоятелем здесь был священник Ив. Краснопевцев, человек уже старый (за 70). Второй священник иеромонах Нифонт (Чусов). По распоряжению обновленческого епископа Иоанна Сасовского 16 января 1923 г. на место о. Ивана был назначен священник с. Вячка Кирсановского уезда о. Вас. Казанский.[11] О. Краснопевцев спорить не стал, ушел на покой. В отношении о. Нифонта пришлось прибегнуть к доносу. На этот раз в качестве доносчика выступил «бдительный» прихожанин Иван Заворочаев. 29 января 1923 г. он пишет заявление в адмотдел, в котором жалуется на то, что иеромонах Нифонт: «восперщает совершать богослужение» и за службой «поминает патриарха Тихона».[12] Иеромонах Нифонт был арестован, вины своей не признал, а на вопрос об отношении к «Живой церкви» ответил: «служить в церкви «живого течения» не пошел бы».[13]< За что видимо и отсидел в Тамбовской тюрьме 2 месяца и был освобожден 4 мая 1925 г. «за отсутствием состава преступления».[14]
Дело иеромонаха Нифонта завершает чреду уголовных судебных процессов против приверженцев старого течения. Велись эти процессы не без активного участия другой части духовенства, так называемого нового течения. Чем руководствовались пыстыри-обновленцы (в народе их прозвали «обнагленцы»), прибегая к помощи властей? Неужели не понимали, что обрекают своих собратьев на страдания, а сами уподобляются иудам? Наверное, все ясно осознавали, однако цель, к которой они стремились, как они считали, стоила того. Хотели построить «новую церковь» на подлости и предательстве, как и большевики, новое государство на крови и слезах.
Примечания[1] ЦДНИТО. Ф. 837. Оп. 1. Д. 698. Л. 1.
[2] Там же. Л. 2
[3] Там же. Л. 43.
[4] ГАТО. Ф. Р524. Оп. 2. Д. 160. Л. 38.
[5] Там же. Л. 28.
[6] ГАТО. Ф. Р524. Оп. 4. Д. 178. Л. 7.
[7] Там же. Л. 30.
[8] Там же. Л 31.
[9] ГАТО. Ф. Р524. Оп. 2. Д. 162. Л. 8.
[10] Там же. Л. 1.
[11] ГАТО. Ф. Р524. Оп. 2. Д. 1309. Л. 12.
[12] Там же. Л. 8.
[13] Там же. Л. 45.
[14] Там же. Л. 78.